© Éditions Gallimard, 2019
© Т. Петухов, перевод на русский язык, 2020
© ИД «Городец», издание на русском языке, оформление, 2020
* * *
Посвящаю Зоэ-Ли
Принцип реализации у топлива объясняет отсутствие метафизики и воображения.
Жан Бодрийяр. Америка[1]
В тумане, едва различимо, словно маяк, помаргивает синим неоновое «горизонт» – неисправная вывеска склада напротив.
Ночь. Пьяный клиент ковыляет к прилавку, изрыгая:
– Куда катимся, м-м-мать? Где, черт возьми, поэты?
Что ответить? Что тут скажешь? Он прав. Куда подевались поэты? Пара покупателей, ищущих счастья на полках холодильника, опасливо косятся. Пьяный кричит:
– Барбара! Вернись! На помощь!
Те двое замирают с куриными сэндвичами в руках. Пьяный мужчина расплачивается за полный бак и пиво, что-то бормоча сквозь зубы. Я смотрю, как он уходит. В камерах наблюдения: будто хромой фламинго. Шорох автоматических дверей. Он зигзагом идет к своему авто у пятой колонки.
В Китае цифра пять – это Ву, ничто, пустота. Начало и конец всего. Это символ не-деяния, не-бытия, бензоколонщика.
Он заводит мотор и уносится вихрем. Его «Лэндровер» исчезает в окутавшей парижские пригороды американской ночи.
Выхожу покурить. Никого нет. Свобода. Легкость. Наконец-то безделье. Уже полночь. И тем не менее сквозь туман я различаю силуэт тяжеловеса. Стоит на грузовой парковке, в глубине.
Вдруг – мычание. Это корова. Корова мычит в ночи. Странная, поэтическая сила этого «му» в плотном тумане. Я замираю. Выжидаю. Клочья низких облаков медленно движутся, садятся на крышу заправки. Другое стадо туманных барашков трется о колонку номер три, расплывается свечением у неоновых вывесок, фонарей, поглощая все.
Бензоколонка – только туманное воспоминание.
Через пару минут снова мычат две коровы. Звук идет от большого грузовика. По окружной несутся машины: глухой шум. Дыхание. Дым от сигареты, повисшей у меня на губах. И снова мычание. Я думаю: до чего берет за душу этот коровий крик в ночи, – как брошенная в море бутылка. Что-то даже подкатывает к горлу. Я слишком чувствителен.
День сегодня такой же, как и все. Пять вечера. Особо ничего не делаю. На экране, висящем за стойкой, включил «Безумного Макса» 1979-го года, я кручу его с тех пор, как меня взяли на работу, стараюсь выжать квинтэссенцию, извлечь все метафизические, философские, религиозные выводы.
Посетитель пьет кофе, тоже поглощенный фильмом. Солнце садится. Луч лижет экран. «Рено-Эспас» подъезжает ко второй колонке. Я сижу так, что могу смотреть и на экран, и на двери, на вылезающих из машин людей.
Саундтрек: Макс решается мстить.
Из «Эспаса» выходит семья. Пара и два ребенка. Пока отец идет с детьми в туалет, женщина покупает «Колу Зеро». Что-то шепчет в смартфон. Отправляет голосовое. Спешно прячет телефон. Возвращаются отец с ребенком. Одним. Женщина платит. Подбегает второй. Все уходят.
На экране Безумный Макс: «I’m gonna blow him away!»[2]
Думаю о том, что «Рено-Эспас» – это редукция идеи семьи.
У первой колонки встает микроавтобус. Из него вылезает тучный мужчина с телефоном, заходит, берет банку «Колы Зеро», идет на кассу, платит и уходит, не прерывая разговора. Он меня вообще заметил?
Обычно посетители не говорят со мной. До меня им нет никакого дела. Для большинства я – прозрачен. Наверняка некоторые задаются вопросом, почему я еще существую, почему меня не заменили автоматом. Иногда я и сам им задаюсь.
Макс: «They say people don’t believe in heroes anymore»[3].
Как оплот анонимного потребления, заправка подстегивает все наши инстинкты.
Больше всего я продаю «Колу Зеро».
«Колу Зеро». Жвачку. Чипсы. Эротические и автожурналы. Карты Франции. Сэндвичи. Алкоголь. Шоколадные батончики (главным образом «Марс»). И, разумеется, бензин.
Вообще, чем не модель мира: весь мир чем-то закидывается, а я – главный дилер.
Думаю о колазерофикации человечества.
Сколько баррелей я уже продал, пока здесь работаю?
Сколько литров в барреле? Сколько литров я продаю в день? Сколько я уже здесь работаю? Скажем, где-то литров 25 на клиента, около 100 литров в день, в среднем, тогда за 182 дня – учитывая, что в барреле 159 литров – я сбыл в сумме 455000 литров, или ровно 2 861 баррель.
Я являю собой фундамент современного общества. В каком-то смысле я – на вершине пирамиды мобильности: ключевая пружина глобализации (без меня глобализация – ничто).
Но вершина моя хрупка. Когда добыча падает, я порой чувствую, будто я уже часть древней истории.
И представляю, что если моя бензоколонка случайно взорвется, если я погибну на рабочем месте и лет через сто какой-то археолог найдет на раскопках фрагменты моего атлетического скелета, нетипичного черепа, мою золотую цепочку, оплавленную бензином и сталью, то он объявит меня национальным достоянием и я буду красоваться в музее первобытного искусства.
Ищу сигареты «Ред Эппл».
Чувство принадлежности к прошлому растет. Будто я – артефакт, последний динозавр углекислого мира, последний часовой (нефтехимической) эпохи, которую ждет скорый конец. Последний смотритель маяка, купавшегося в золоте (XX) века: в черном золоте.
Неизбежный закат ископаемого топлива оставит меня без работы ровно через полтора столетия.
