В памяти Леона всплыл запах «кожаных» сидений автобуса, в котором он злой возвращался домой после разбора «полётов». Греч упорно стучал кулаком по столу, вбивая в них свои претензии: «Враг не спит. Поймите вы, что нет никакой дружбы народов. Только борьба за первенство. Мы выиграли космос, мы сделали бомбу. На вас ложится задача – не прос*ать это всё, понимаете? А вас, голубчиков, в ресторане заметили. Кто эти девицы? Откуда? Вы у них паспорта, хоть, посмотрели? Конечно, нет. Теперь наш сотрудник выясняет, с кем это вы якшались и для чего? Вам что? Здесь баб мало? Тут их… лес не корчёванный… Уже женились бы… чёрт вас побери! Не дай бог до самого дойдёт, он, кстати, только с виду мягче Ткаченко. А, ведь, рано или поздно дойдёт обязательно!»
Да, поржали они тогда с Глебом. Но по выговору схлопотали. Режим – есть режим. Но всё, чему они так долго и тщательно учились в Академии, иногда невольно давало пацанский сбой. Молодые тело и душа просили своего природного, вопреки параграфам устава и правилам внутреннего распорядка государственного объекта.
– И что было тех девчонок проверять? Не они же к нам прицепились, а мы к ним. Мы всегда цеплялись к девчонкам, а для чего они тогда существуют? – Леон улыбнулся своим почти школярским воспоминаниям, и снова перед глазами памяти встала она, – девушка, севшая на сиденье впереди него.
Он тогда по привычке оценочно пробежался по внешним «маячкам»: «Не модница, но свеженькая такая. Плащик габардиновый, такие носят возрастные дамы, м-да, старомодненько, но платочек замысловато повязан на шее. Значит, кокетка, всё-таки».
Он навсегда запомнил свои мысли в тот момент, как знал. Или знал? Сейчас это казалось само собой разумеющимся.
У неё тогда волосы были полудлинные, заколотые «ракушкой» на голове, и из-под неё на спину спускались густой волной.
– Каждый вечер на папильотках спит, вон как концы загибаются. И не лень им завиваться? – Леон всегда удивлялся этим смешным девчачьим прибамбасам, которые никогда и ничего не значили в его собственных глазах. – А девицы, говорят, часами просиживали перед зеркалом, что-то выщипывая, подравнивая, затушевывая пудрой. У него не было сестры, а про мать он уже не помнил, занималась ли она такими делами.
Он слегка отклонился тогда вправо, чтобы увидеть её в профиль.
– Носик такой… точеный, с двумя четкими штрихами контура, как у детей на картинках в книжке Носкова. Но у такой каша не уплывёт, такая всё поймает. Рука тонкая, но не изнеженная. Кем работает, интересно? – Леон чуть наклонился вперёд и уловил запах йодоформа. – Или медсестра, или врач. Для врача молодовата, пожалуй.
В автобус вошли две пожилые женщины, места впереди все были заняты, девушка резво соскочила со своего места, уступая одной из них, за ней поднялся и Леон, постаравшись встретиться глазами с незнакомкой, всё равно выходить надо было через остановку.
– Ой, здравствуй, Лео. – девушка смущенно улыбнулась, встретившись с его недоуменным взглядом.
– Мы знакомы? Я тебя не узнаю. Ты кто? – Леон не мог не улыбнуться в ответ на внезапно покрасневшие от смущения щёки девушки.
– Ты меня не узнал? – девушка недоумевающе уставилась на него, как будто бы он обязан был их всех помнить в лицо.
– Не узнал. А где мы встречались? У Веты?
– У какой… Веты? Помнишь забор Тома Сойера?
– Забор? – Леон нахмурил лоб: «Чокнутая какая-то. Какой забор Тома…?» И тут он вспомнил: «Забор?! Тома Сойера?! Помню, конечно! А ты кто из них?»
– Я? Да я же Стаси. Ну, ты меня ещё звал «белобрысая Стаси». Не помнишь?!
– Ты? Стаси? Божичка ты мой, голова моя квадратная! Ну конечно! Да ты и сейчас… белобры… белокурая, я хотел сказать. Вот сейчас узнал. Ты какими судьбами тут?
– Простыми. По распределению, недавно приехала.
– Так, дай отгадаю. Ты медик? – девушка охотно кивнула, улыбаясь. –Ты… – он успел быстро просчитать, сколько ей примерно сейчас лет и раз по распределению недавно приехала…, – ты врач. – А куда направили?
– В городскую пока, а потом…
– А живёшь где? Замужем? – Леон от неожиданности нахлынувших детских воспоминаний, не дожидаясь ответа, частил вопросами.
– Живу в общежитии, мне там комнату дали, сказали, что квартиру года через полтора дадут.
– Так. А там, в Берлушах, давно была?
– Недавно совсем. Перед отъездом сюда своих проведывала. Просилась в ту клинику, в наших Берлушах не было мест, говорят. Но это место тоже престижным очень считалось. Только отличников так распределяли. Ну и согласилась я, в конце концов.
– А тебе что? Не нравится здесь? Покруче, чем в Берлушах-то этих.
– Ну, не знаю. Пока нет, не кажется мне, что покруче. И там всё родное, а тут…
– Почему?! Здесь и снабжение, и условия, снабжаемся же почти, как Москва, по первому разряду.
