Самой любимой и единственной посвящается…
Эта книга посвящена жизни царя Герода, в чем-то уникальной, в чем-то типичной для эпохи зенита славы и могущества Римской империи, эпохи сильных людей и больших поступков. Почему именно Герод (или Ирод, как более привычно для носителя русского языка) стал героем этого небольшого повествования? Все просто и очень сложно. Есть имена славные и признанные: они шествуют из учебника в учебник, им подражают, ими клянутся. Есть имена нейтральные: вот был человек. Что-то делал. Наверное, хорошо делал. Но ушел. Все там будем. И таких имен – большинство. Мы называем их (точнее, себя) обычными людьми. В том, чтобы быть обычным человеком, я не вижу ничего плохого, ведь именно они, обычные люди, сеют зерно, пекут хлеб, любят, рожают детей. Благодаря им самые страшные катастрофы все же не прервали времени рода людей.
Но есть имена странные. Проклятые и оболганные. Кажется, что весь гнев современников и потомков сошелся на этих именах. Каждое следующее поколение приписывает им новые и новые преступления, не заботясь ни об исторической достоверности, ни о рациональности такого поведения – они же изверги, ироды. Как правило, причиной такой ненависти становится то обстоятельство, что их историю написали их враги, уничтожая любые воспоминания об иных, не вписывающихся в их трактовку, событиях, или находя им соответствующее объяснение. Говорят, что история все расставит по своим местам. Это ошибка. История – дама забывчивая, причем, склонная упорствовать в том, что все же запомнила или в том, что дала себе внушить.
Мой герой – один из таких проклятых исторических персонажей. «Герой», «ирой» – собственно, так и звучит его имя на древнегреческом. Лишь в средние века оно приняло привычную нам форму – Ирод. Но героем он был не только по имени. Он смог сделать то, что мало кому удавалось – из кучки забытых и нищих областей с жителями, ненавидящими друг друга, он смог создать сильную и богатую страну с красивыми городами, огромным портом, развитой торговлей и ремеслами.
Последние двадцать лет его правления были самым благополучным временем в истории древней Иудеи. Но не только его удачливость привлекла меня (удачливые правители бывали и до, и после): читая тексты и свидетельства о нем, я подумал, что понял ту силу, что двигала им, что позволяла преодолевать беды и преграды, встающие то и дело на его пути, побуждала идти на смерть и побеждать. Имя этой силы – любовь! Всепоглощающая любовь к той единственной и боготворимой – своей стране, своей Иудее. Эту историю любви мне и захотелось рассказать. А насколько у меня вышло, судить Вам, дорогой читатель. Мне же остается только сообщить, что в книге использованы фрагменты из труда историка Иосифа Флавия «Иудейская Война» в переводе Я. Л. Чертка и поблагодарить за помощь в редактировании текста Ирину Батраченко.
Где-то там, вдалеке, за кипарисами, солнце склонилось над морем, прочерчивая на нем полосу расплавленного багрянца. Легкий ветер задумчиво шелестел листьями кустов, окружавших виллу императора Тита Флавия Веспасиана. В тени колоннады, опоясывающей главное здание виллы, в плетеном кресле сидел немолодой уже мужчина и старательно выводил буквы на пергаменте. Он торопился. Большая часть жизни позади. Позади веселая юность в далеком южном городе в чаше желтых холмов. Позади споры о судьбе народа и ожидание падения Храма, ожидание конца всего, что составляло смысл жизни и его самого, и всех, кого он тогда знал. Войны, осады, голод и смерть соратников, неожиданная милость будущего императора Тита… Все это исчезло, унесенное пыльной бурей, рвущейся из пустыни, окружающей город среди холмов, поросших жесткой травой. Да и сам император уже давно в ином мире, как и многие из тех, кто окружал его, кто противостоял ему в яростной схватке на далекой окраине римского мира.
Осталась память. Память немногих, кто смог выжить, унести Родину на подошвах сандалий. Осталась щемящая тоска, которая охватывает внезапно при взгляде на чужое море, под чужим небом. Эту память он и спешил доверить долговечному пергаменту. Усталые глаза слезились от напряжения. Он писал. Он боялся не успеть. Ведь пройдет совсем немного времени и исчезнут все, кто был свидетелем его жизни, его взлета, его падения. И тогда останутся только эти строчки.
Затем Гиркан I взял идумейские города Адару и Мариссу и, подчинив своей власти всех идумейцев, позволил им оставаться в стране, но с условием, чтобы они приняли обрезание и стали жить по законам иудейским/ Идумейцы действительно из любви к отчизне приняли обряд обрезания и построили вообще всю свою жизнь по иудейскому образцу. С этого же времени они совершенно стали иудеями.
Он почти забыл свое изначальное имя – Йосеф бен Матитьяху – и с гордостью произносил новое, данное ему императором. Римляне звали его Иосиф Флавий – по имени императора, бывшего его покровителем, давшего ему права римского гражданина.
«Над идумейцами поставил он этнарха Антипу. Сын же Антипы Антипатр жил при дворе его и был любим им».
