С утра небо плотно затянуло серыми, рваными тучами и, судя по всему, в ближайшие час или два должен был пойти дождь. После завтрака, как обычно в последнюю неделю состоявшего из одной на троих пресной лепешки с чаем, Наташка занялась приборкой в зимовье. Мы с Левой, перекрутив последний мешок кедровой шишки, прогнав орех через сита и откидав-отвеяв его с помощью деревянной лопаты на куске полиэтиленовой пленки, уселись на завалинку под окном. Неторопливо покуривая, стали рассуждать – стоит ли сейчас идти в лес или лучше переждать непогоду.
Он возник перед нами неожиданно и непонятно откуда. Худой, среднего роста и трудноопределимого возраста, одетый в видавшую виды штормовку, черные мятые брюки с пятнами смолы и кирзовые сапоги с укороченными голяшками. Голову покрывала серая тряпка, завязанная узлом за правым ухом. Почти черное от загара лицо с глубокими морщинами не выражало никаких добрых эмоций. Присев на колено, незнакомец, недружелюбно глянув на нас, коротко поздоровался. Затем сразу перешел к делу:
– Зачем на чужой участок лезете? Жить устали?
Руки его покрывали наколки. Зубы блестели железом. Под полой распахнувшейся штормовки, подчеркивая серьезность разговора, на ременной петле стволами вниз висел обрез двустволки-бескурковки. «Двенадцатый», – машинально оценив калибр оружия, я протянул гостю открытую пачку «Беломора» и поинтересовался:
– А где ваш участок? Могли ненароком и не туда забрести. Извиняйте, если что не так. Границу-то как в тайге определишь?
От неожиданности незнакомец даже выронил вытащенную из моей пачки папиросу и какое-то время явно пытался сообразить – не шутят ли с ним. Узнав, что мы на заготовке ореха первый раз, смачно сплюнул и кратко сообщил, мол, их участок «обвешен» и обрисовал – как именно это в природе выглядит.
Мы с Левой переглянулись, точно ведь, вчера еще недоумевали – кто и зачем куски мха на сухие сучья деревьев надевает. Настойчиво посоветовав «не шутковать», гость пояснил, что в этих краях второй раз никто нам ничего объяснять уже не будет. «Радуйтесь, что к Пермякову на участок не залезли! Уже червей бы кормили!» Докурив, он легко поднялся и также стремительно исчез, ввинтившись в заросли пихтача. Кто такой Пермяков и отчего он такой злой – тогда для нас осталось загадкой…
В самом начале, только обустроившись в старом, уже почти развалившемся, зимовье, наскоро подремонтировав кедровыми плахами крышу и слепив из камней и глины новый очаг, мы, с помощью топора, ножовки и пары гвоздей, быстренько изготовили из поваленной бурей березы удобный колот для добычи шишки. Представлял он собой что-то типа большого деревянного молотка с крепкой чуркой на конце и вбитой в выпиленный в ней паз трехметровой ручкой. Вся эта приблуда весила килограммов двадцать-двадцать пять и, на наш взгляд, полностью отвечала своим задачам.
Колот ставился у ствола кедра рукоятью вниз. Верхнюю часть отводили назад и затем, со всей возможной силой, наносили удар чуркой по стволу дерева над головой. Эта операция должна была, по идее, приводить к встряхиванию вершины кедра, покрытой шишками, и выпадению на поверхность выросшего вверху урожая. Впрочем, как быстро выяснилось, наши взгляды на требуемые размеры инструмента не вполне соответствовали реалиям.
Кедрач вокруг зимовья был, действительно, густо обвешанным гроздьями шишек, но редким и ядреным, высотой по тридцать-сорок метров и толщиной ствола в комле в два обхвата. Тюканье нашей легкой колотушкой не производило на эти исполинские деревья ровно никакого впечатления. Даже после самых сильных ударов, сверху, в лучшем случае, падали одна-две синеватые бугристые шишки, наполовину выклеванные птицами-кедровками. Побегав три дня по лесу в поисках не слишком толстых деревьев и набрав за это время лишь полмешка, мы с Левой одновременно пришли к выводу о необходимости срочного внесения изменений в наше орудие производства.
Нам с Левой тогда, еще прошедшей зимой, исполнилось по двадцать лет. Мы росли в одном дворе, учились в параллельных классах в одной школе, вместе поступили на биофак. Он с детства отличался смекалкой, практичностью и неистребимым стремлением к чему-то новому. Лева с решимостью брался за все, что угодно, нередко у него ничего не получалось, но чаще достигал цели. Меня же привлекала сама возможность участия во всяких авантюрных затеях. Мы неплохо дополняли друг друга. Он генерировал идеи, я пытался найти в них слабые места и возможности их преодоления, в конце концов, мы приходили к общему мнению.
Испытание второго образца с огромной чуркой и толстой рукоятью из березового же ошкуренного бревешка в три с половиной метра длиной показало его полную непригодность в связи с чрезмерным использованием гигантизма как воплощения одного из направлений инженерной мысли. Проще говоря, поднять этот предмет вдвоем и привести его в рабочее, то есть, вертикально стоячее состояние, нам не удалось. Попыхтев вокруг в процессе нескольких попыток и убедившись в их бессмысленности, мы поступили просто: укоротили вдвое чурку и уменьшили на полметра ручку. На этот раз поставить колот вертикально получилось, но чурка легко вертелась вокруг оси, к тому же значительная тяжесть верхней части затрудняла точность удара по кедру. Выход нашел изобретательный Лева – он сделал метровую поперечину, врезав ее на уровне плеч в древко рукояти и закрепив тремя гвоздями.
