ДМИТРИЙ ПЕРМЯКОВ
Хромой Плакальщик
1
«Прекрасный мир ужасен…»
Подумал Платон и решил, что в этой мысли есть что-то философское. Может даже стоит записать. Но мысль дальше не пошла и он, повертев маленький засаленный блокнотик в руке, вернул его обратно во внутренний карман грязного плаща. Не имея постоянной возможности общаться с кем-либо из людей по причине социального статуса, и собственной ненормальности, он приучился вести диалог сам с собой, не замечая, что превращается в безумца. Ещё он записывал всё, что, по его мнению, звучало интересно.
«Природа всего прекрасного в этом мире, помимо Чистоты также несёт в себе переработанные продукты своей жизнедеятельности»
Платон хмыкнул, достал блокнотик, огрызок карандаша и быстро записал мысль. Подумал, постукивая себя карандашом по нижней губе и дописал «Кому-то достаётся жить, вкушая манну Прекрасного, а кто-то довольствуется бультыханием в фекалиях»
Ему не понравилось слово «бультыхание», но больше пока ничего на ум не приходило. Блокнот снова исчез в кармане. Платон поёжился на промозглом ветре, запахнулся плотней в свой старый коричневый плащ и достал с кармана брюк бутылку дешёвой водки «ПГ». Пирс, где он стоял под разбитым фонарём, пустовал. Ветер вяло гонял по чёрным гнилым доскам настила смятые брошюры, рваные пакеты, целлофановые цилиндрики из-под одноразовых шприцов. Плескалась вода реки Есле, разбивая небольшие волны об деревянные опоры причала.
Платон сделал два больших глотка из бутылки, шумно вдохнул носом воздух, пропитанный запахом сырости, водорослей и гнилых досок и спрятал водку. Со стороны восточных доков, из наползающего с реки густого серого тумана послышался заунывный вой собаки. Скулящий и протяжный как крик баньши. Платон подумал, что псы так воют по покойнику. Слеза навернулась в правом уголке глаза бродяги, набухла и стекла по щеке, оставляя в грязи светлую дорожку. Засаленным рукавом плаща он быстро вытер её. Желудок издал сосущий булькающий звук, ужасно захотелось кушать. Ополовиненная бутылка водки снова появилась в руке. Глоток, ещё глоток, сухой кашель. Платон сжал зубы, чтоб его не вырвало. Алкоголя больше не было, так же, как и денег на него, а до вечера надо было дотянуть.
«Над моей головой висит мост…» вслух сказал Платон, чувствуя, что немного опьянел и сейчас родится очередная, по его мнению, интересная мысль. «По нему проезжают машины. Сотни машин. Я слышу, как гудят клаксоны, как ревут двигатели особо мощных автомобилей. Звук еле слышен из-за высоты моста, но слышен. В этих машинах едут люди. Сытые человеки, в дорогих костюмах, с деньгами в кармане. Для них мир прекрасен. Они чувствуют, впитывают любовь безликого существа по имени Жизнь… а людям здесь, внизу моста, достаются одни лишь экскременты этой тварьской личности»
Поняв, что вдохновение исчезло также быстро, как и нахлынуло, Платон решил пройтись по берегу в сторону лодочной станции, находившуюся дальше по берегу. Река Есле отмелела, обнажая коряги, сгнившие остовы машин среди которых можно было найти что-нибудь ценное. Чаще всего за добычей бомжи забирались выше по реке, где изобиловали пороги. Там Есле выходила из водного канала, что орошал в сезон полива поля с овощами на северо-востоке Холмтау, и несла свои воды дальше на юг. Канал славился на весь город как самое большое пристанище бродяг, проституток и продавцов наркотиков. Периодически ниже по течению, чаще на порогах, застревали мёртвые тела. Гнездо греха плодило трупов, иначе быть не могло.
Платон стоял под разбитым фонарём, засунув руки в карманы плаща, и слезящимися глазами смотрел сквозь дымку тумана на другой берег реки. Там, сотнями мерцающих огней, горел благополучный район Холмтау. «Для меня этот мир существует, как воплощение мазохистской жажды жить непонятно ради какой цели» Произнёс он вслух. Задумался. Дальше ничего не придумывалось. Вскинув пустую бутылку, Платон поймал языком последние капли водки, вытер слёзы и, подволакивая левую ногу, двинулся к берегу.
По-осеннему стемнело в восемь. Туман с реки плыл клочками, ветром приносило водяную пыль, которая неприятно пробирала изнутри дрожью. Луна проглядывала сквозь рваные тучи на небе. Дальше по берегу жалобно выл в ночи невидимый пёс.
Платон поднял ворот плаща и натянул на брови вязаную шапочку, чтоб спастись от промозглости. Помогло плохо. Не спеша он ковылял вдоль берега, осматривая выброшенный на берег мусор и хлам. Заметив пустую бутылку, он останавливался, поднимал её, осматривал и если тара была пригодна для сдачи, забирал с собой. Чаще попадались нестандартные бутылки, которые нигде не принимали и он со вздохом выкидывал их в сторону. Основные залежи пустой и годной тары прибивало к первым порогам, почти на выходе из канала. Там промышляли беспризорники, детдомовцы и шпана с улиц. Это была их территория, и Платон не понаслышке знал, что малолетки бывают очень жестоки на расправу с нарушителями их границы.
«То место под разбитым фонарём…» пробормотал мужчин себе под нос. «Я там стоял, глушил свои печали алкоголем, иду по берегу не помню уж о нём, иду по жизни дну, вонючим грязным полем»
