1. Пролог
Лина летела вниз и печально размышляла о том, как глупо всё вышло. Ещё грустнее было от того, что поумнеть она уже не успеет...
Паники не было. Вероятно, в попытке защититься от безумия, сработал некий рефлекс, притупив осознание того, что жизнь сейчас оборвётся.
Где-то вверху остался взбешённый маньяк, снизу навстречу нёсся пустынный тротуар – ни шанса смягчить падение: ни балкончика, ни пандуса, ни деревца, а всё снаряжение трудяги-экстремала без страховочной верёвки не имело смысла. Мерзкий холодок скользнул от солнечного сплетения к затылку, но страх так и не пробился. Только жалость к себе и недоумение. А ещё было неприятно смотреть на землю, и девушка шевельнула руками, чего хватило для оборота тела в воздухе. Чуть задержала взгляд на зеркальной стене небоскрёеба: серый костер волос, впивающиеся в воздух пальцы рук, шальной блеск глаз – и мгновенное видение красно-серого пятна на мостовой...
"Гадость! Лучше уж небо..."
Синее, спокойное, оно словно шептало: не бойся, пятна ты уже не увидишь...
"Мда..."
Небо не удалялось и не приближалось, вокруг всё словно застыло в невесомости – вершины небоскрёбов были уже слишком далеко, чтобы по ним угадывалось движение. Лина расслабилась, прекратила бессмысленно цепляться за воздух, лишь следила взглядом за птицей, парящей в вышине.
Птица подозрительно напоминала человека. Смешно.
И всё-таки, как же глупо! Ей ли не знать, какие проблемы приносит излишне острый язык? А уж злить странного типа на крыше ста-тридцати-этажного здания – не верх ли безумия? Впрочем, кто же знал, что безобидное "жертва опытов над хомячками", обычно вызывавшее только смех у адресата и разряжавшее любую нервную обстановку, может так взбесить человека, ничуть не похожего на грызуна…
Как там говорили – ошеломить маньяка? Кажется, Лине это удалось вполне. И без того подозрительно тянущий к ней лапы всклокоченный незнакомец совсем взбеленился и, что-то зловеще бормоча, бросился к девушке, та шарахнулась, упираясь в бортик, ну а бортик... бортик был сломан. И вот...
И вот оно – синее небо и странная птица вдали.
Она как будто увеличивалась в размере, словно падала ещё быстрей – но разве может птица падать быстрей человека? Да и птица ли это?
Недоверчивый смешок был больше похож на всхлип. Сверху, настигая девушку, несся маньяк. Принятый за крылья плащ трепетал на ветру, ног же видно не было – максимальное ускорение обеспечивалось вертикальным положением тела. Безумный взгляд, вытянутые рыбкой руки. Этак он раньше Лины вонзится столбиком в мостовую. Что ж, хоть какая-то компания.
"Хм, а не слишком ли долго я падаю?"
Бум!..
***
Бо-ольно! Как же больно.
Впрочем, как-то недостаточно больно, пожалуй. Или всё-таки чересчур? Разве мокрому месту вообще может быть больно?..
Ощущения, конечно, не из приятных: болел затылок, поясница и чуть пониже её, а поверхность под спиной была твердой и довольно холодной – всё-таки мостовая? Тихо постанывая, горе-птичка перевернулась на живот, с удивлением замечая, что чувствует и руки, и ноги. Зрение только отнялось – не видно ни зги. Но через мгновение глаз резанул слишком яркий, ядовито-зеленый свет, а ухо – визг, противный до тошноты. Как-то так мог бы орать падающий в пропасть человек, когда голос рвётся и сминается эхом.
Девушка дернулась, двинувшись многострадальным затылком о глухо звякнувшую железку, ссутулилась, потирая набухающую шишку, затем чуть отползла от коварной железки, огляделась – света было вовсе не так много, как показалось с непривычки, – но его хватило, чтобы понять, наконец, что находится она в своей комнате и всего лишь упала с кровати.
Волна облегчения прокатилась по телу, расслабляя, и оставляя по себе липкий холодок испарины. Вдох-выдох был судорожным, словно до сих пор и не дышалось, руки мелко подрагивали, а подняться на ноги так и не вышло. Казалось, остаток сил вбирал в себя мерзкий вой, периодически меняющий тональность, в одном ритме с ним затухал и вспыхивал свет в щели между шторкой и рамой окна. Кое-как подтянувшись, девушка сдвинула плотную ткань в сторону, и выглянула наружу – картинка действительности сложилась окончательно.
Во дворе, озаряя безлунную ночь потусторонней зеленью, рвал связки ревун-страж. Кажется, случилась какая-то гадость. Например, какой-нибудь ретивый и не особо умный, студент что-то взорвал (разбил, призвал, сломал, нашёл). Ничего необычного. Стоит задернуть шторку поплотнее и, зарывшись поглубже в подушку и зажимая ладонями уши, попытаться уснуть.
И выбросить из головы навязчивое воспоминание о полёте-падении.
Давно девушке не снился этот сон, хотя ещё год назад она «падала» почти каждую ночь, боялась спать – чтобы не видеть приближения мостовой или отчаянного отражения в зеркальной стене. Тогда в этих снах она дико боялась умереть, переживая падение как реальное, и лишь открыв глаза, с облегчением выдыхала.
Давно ей не снился этот сон. Да.
И вот он вернулся, правда страха во сне больше не было. Даже ерунда всякая в голову лезла, например, о птице-человеке или о жертвах и хомячках, – нервный смешок пробился сквозь подушку – при воспоминании о почти забытом выраженьице. Девушка пробубнила его вслух и, не выдержав, засмеялась по-настоящему, окончательно приходя в себя.
