Дороги вымерзли, сплошной лёд, а Брюнхвальд торопился, лошадей купил кованных плоскими, старыми подковами. Поэтому лошадей не гнали, чтобы ноги им на льду не переломать. Ехали медленно. Волков кутался от холодного ветра в свой старый плащ, толстый и тёплый, и подшлемник с головы не снимал. Перчатки ещё от дела в Фёренбурге у него остались, но руки в них мёрзли. Тонкие больно они были.
Зима была холодной настолько, что даже большая река, которая катилась с юга, у берегов обмёрзла. Вода в ней ледяная, тёмная.
Монахи сидели в возах, кутались в рогожи и одеяла, всё равно мёрзли, носы у всех синие. Кавалер невольно усмехнулся и подумал, что если бы святые отцы вылезли из телег и пошли, как шли за телегами солдаты, таща на себе доспех и оружие, что в обоз не влезли, то, может, и не мёрзли бы так. Нет, эти не вылезут, простые братья, может, так и сделали бы, но в возах ехали непростые монахи.
В возах ехал Трибунал Святой Инквизиции славной земли Ланн и славной земли Фридланд.
И ехать им ещё было до вечера, вряд ли они дотемна успеют в Альк. Самому кавалеру дорога давалась тоже трудно. Но не из-за холода, к холоду и голоду за двадцать, без малого, лет солдатской жизни он привык. А вот рана, полученная летом в поединке с одним мерзавцем, так и не зажила до конца. Синее тугое пятно на левой ноге выше колена не давало ему жить спокойно. То ли от долгой дороги, то ли от холода ногу крутило и выворачивало. Не то что бы боль была сильной, просто была бесконечной. Начиналась она, как только он салился в седло, и медленно, как холодное пламя, нарастала к концу дня, выматывая его до состояния тупого отчаяния к вечеру. Стыдно сказать, но прошлым вечером ему помогали слезть с коня слуга Ёган и юный оруженосец Максимилиан. А он едва мог наступить на ногу. И все: и солдаты, и монахи это видели. Вот и сейчас, когда день уже покатился под гору, кавалер растирал и растирал больную ногу, да всё бестолку. Эту боль могла унять только одна девочка. Косоглазая и умная Агнес. Только она могла положить на больное место свои руки с некрасивыми ногтями и, пошептав что-то богомерзкое, отогнать боль, загнать её глубоко внутрь тела. Но она осталась в Ланне, кавалер не решился взять её с собой сопровождать Святой Трибунал, особенно после того, что увидел у неё на крестце под юбкой. А она бы сейчас была очень кстати.
Волков вздохнул, съехал на обочину и остановил коня, жестом дал знак оруженосцу с его штандартом и слугам, Ёгану и Сычу, ехать дальше, сам стал пропускать колону вперёд.
К нему подъехал Карл Брюнхвальд, ротмистр глянул на кавалера, сразу догадался и спросил:
– Рана вас изводит?
Борода наполовину седая, виски тоже, не мальчик он, но двужильный какой-то. Без шапки, без перчаток. Под кирасой стёганка и всё. И холод ему нипочём. Только уши красны. И усталости ни капли.
– Нет, – соврал Волков, – рана ни при чём. Думаю, где вашим людям денег найти, у меня нечем им платить. Только надежда на попов, что они найдут богатого колдуна.
– Мои люди в вас верят, говорят, Иероним Инквизитор удачлив. Значит, деньги найдёт. – Брюнхвальд смеётся.
– Они меня зовут Иероним Инквизитор? – Удивился Волков.
– Да, они же знают, что вы сожгли чернокнижника, что будил мертвецов в Фёренбурге. Так вас и зовут с тех пор Инквизитором. – Он чуть усмехнулся, наклонился к Волкову и добавил негромко, – а ещё они говорят, что вы и сами знаетесь с колдовством.
– Что за дурь? С чего бы мне знаться с колдовством? – Кавалер даже опешил немного.
– Солдаты – люди простые, говорят, что не могли вы с людишками Пруффа одолеть самого Ливенбаха. Да ещё богатств столько взять в городе. Не иначе то было какое-то колдовство.
Волков даже престал мёрзнуть, смотрел на Брюхвальда с каплей раздражения. И головой дёрнул, словно отгонял что-то от лица. Глупость говорил ротмистр.
– Солдаты – люди простые, – продолжал Карл беззлобно, опять усмехаясь, – лично я так не думаю.
– Подгоните людей, – сухо произнёс Волков, – нужно успеть дотемна в Альк.
– Да, ночевать в поле не хотелось бы. – Карл Брюнхвальд пришпорил коня и поехал подгонять солдат.
А кавалер ещё постоял на обочине, растирая больную ногу и думая, что правильно не взял с собой Агнес. Разговоры солдат ему очень не понравились.
А может, и зря не взял. На ветру ледяном ещё и плечо левое заныло, он уж про него забывать стал, а тут на тебе. Эх, хорошо бы было бы вернуться в Ланн, в тёплый дом, под перины к Брунхильде. Да пока нельзя. Никак нельзя.
Альк показался огнями, когда уже темно стало. Хорошо, что постоялый двор был на самом въезде в городок. Двор не имел названия, но был большой. Все лошади и подводы без труда уместились на дворе. Ёган и Сыч снова помогали кавалеру слезть с коня. Опять все смотрели на это. Опираясь на Ёгана, он прошёл в трактир, там, у стола, разделся, Ёган нашёл табурет, чтобы он мог снять сапог и положить на него ногу. Пришёл брат Ипполит, принёс попробовать новую мазь. Тут и хозяин трактира пожаловал, был он, видно, в отлучке, а, увидав столько постояльцев, прибежал выяснять, кто главный и кто за всех будет платить. Звали хозяина Фридрих, был это мужчина крупный и сильный, может, в городе имел влияние, Волкову он кланялся не очень учтиво, святым отцам, что уселись за другой стол, так и вовсе не поклонился, только глянул на них мельком. Немудрено, они были в простом монашеском платье, не Бог весть какие знатные попы.
