24 декабря 1929 года, нейтральная территория Водская Падь[1], Вольный город Ландскрона
Грета Ворм
Зимние вакации 1929 года случились, следует заметить, совершенно неожиданно. Упали сразу вдруг, как снег на голову. Срочный фрахт, который, впрочем, так и не состоялся; приступ острой меланхолии у господина Главного Кормчего, приключившийся как всегда некстати, то есть не ко времени; и прочие, плохо просчитываемые наперед обстоятельства, сложившиеся так, а не иначе, попросту не оставили Грете выбора. Да и Марк с Карлом «настоятельно рекомендовали»: дескать, «плюнь на все, Гретхен, и отдохни как следует». Так что грех было не воспользоваться случаем, и Грета, давно и трепетно любившая русский север, решила провести свои нежданные каникулы в Ландскроне.
«От Рождества до Рождества, – она вполне оценила циничную иронию момента и его же двусмысленную щедрость. – Начнем с католиков, закончим православными!»
Сказано – сделано, и двадцать третьего декабря она уже была на месте, обустраивая свой отдых в одном из самых изысканных городов Севера с характерной для нее деловитой тщательностью и упоительной неумеренностью в потакании своим капризам. Шестизвездочный постоялый двор «Варяжский бург» на Заячьем острове, личный извозчик на огромном и прекрасном локомобиле – красный и черный лак, матовая бронза и седое серебро – и, разумеется, новая шуба из баргузинского соболя. Впрочем, по-настоящему основательным обновлением гардероба Грета предполагала заняться двадцать четвертого, сразу после завтрака. А завтракать она отправилась в одно из самых привлекательных мест города, в Воздухоплавательную гавань на Малой Охте. Там на вершине старой причальной башни – она называлась Свенской, поскольку принимала некогда пакетботы из Гетеборга – располагался трактир «Нордия».
Ровно в девять часов утра, в еще не развеявшейся невнятной полумгле, арендованный на все «рождественские вакации» извозчик остановил свой роскошный «Нобель-Экселенц» у главного входа в массивное, постройки двадцатых годов прошлого века краснокирпичное здание, и Грета сошла на подогретый паром тротуар. Цокнули о гранитные плиты высокие каблуки сафьяновых сапожек, проплыл мимо лица клок белого пара, открывая взгляду полные восхищения и вожделения две пары мужских глаз – серые молодые и зеленоватые «в возрасте», – и Грета поняла, что «каникулы начинаются».
– Сударыня! – Высокие застекленные двери услужливо распахнулись, и в лицо пахнуло теплом парника и запахами тропических растений. Обширное фойе, занимавшее практически всю площадь цокольного этажа, представляло собой экзотический зимний сад, по аллеям которого даже в эти ранние часы пасмурного зимнего утра прогуливались в одиночестве и парами состоятельные пассажиры «Нарвских воздухоплавательных линий». Но Грета, слава богу, никуда сегодня не летела. Она прошла к лифтам, поднялась на поскрипывающей платформе на двенадцатый этаж и оказалась в трактирном зале.
– Доброе утро, сударыня! – поклонился шагнувший навстречу метрдотель. – Ваш столик!
Ее столик стоял у западной стены. Впрочем, стен как таковых в «Нордии» не было. Бывшую швартовочную платформу, превращенную нынче в трактирный зал, накрывал застекленный купол из ажурных металлических конструкций, так что посетителям открывался захватывающий вид на эллинги и причальные башни Воздухоплавательной гавани. Здесь, на высоте, ярко светили электрические прожектора, заставлявшие жемчужно сиять клочья облаков и клубы стравленного швартующимися кораблями пара, горели хрустальные линзы газовых иллюминатов, перемигивались красными и зелеными огнями семафоры и габаритные маяки. Зрелище и само по себе захватывающее, но сегодня Грету поджидал настоящий сюрприз. На ее глазах к высокой, казавшейся издали тонкой и хрупкой Новгородской башне медленно подходил, подрабатывая вертикальными и горизонтальными плавниками, броненосный крейсер Русского Императорского флота «Глаголъ».
– Красавец! – Она почувствовала, как пузырьками шампанского щекочет губы поднимающееся из глубины души возбуждение.
– Хорош, – согласился Карл, раскуривая толстую гавану.
– Хм, – коротко бросил Марк и, отвернувшись от крейсера, щелкнул пальцами, привлекая внимание полового. – Кофе по-турецки! – он взглянул на Карла и пожал плечами: – Виноват! Два кофе! И карту вин для дамы!
Марк никогда не упускает случая продемонстрировать заботу. И да, он внимателен к мелочам, неравнодушен и понимает ее, как никто другой.
– Прошу прощения? – половой откровенно растерялся, но метрдотель уже пришел ему на помощь.
– Степан, – сказал он наставительно, с полупоклоном протягивая Грете папку из бордовой тисненной золотом кожи, – как же так, голубчик! Подал даме меню, а про карту вин забыл!
