Спустившись к своему соседу Льву Христофоровичу, Удалов увидел, что на стене, напротив двери, висит нечто новенькое: портрет молодой женщины с крупными, резкими чертами лица, белозубой улыбкой, слишком большими глазами и заостренным носом.
– Нравится? – спросил Лев Христофорович, перехватив взгляд Удалова.
– Нет, – честно признался Удалов.
Удалов, конечно, рисковал. Молодая женщина могла оказаться заморской пассией профессора Минца или, того хуже, его кузиной, живущей в Израиле. Но как можно сказать о женщине лестно, если она тебе не показалась?
– Мне тоже не нравится, – ответил Минц, чем снял с Удалова напряжение. – Мне даже странно, что результат оказался именно таким. Я ждал иного. Ты чего пришел?
– Ах да! – Удалов не сразу вспомнил о цели своего визита. – Скотч у меня кончился, а котенок библиотечную книжку порвал.
Минц достал с полки катушку скотча и продолжал развивать свою мысль:
– Коллективное творчество опасно тем, что за основу свою берет идею отрицания.
– Что за портрет? – спросил Удалов.
– Я и говорю, – продолжал Минц. – Принцип, положенный в основу, неверен.
– Ну скажи, не томи!
– Ничего интересного, хотя предмет для размышлений, – ответил Лев Христофорович. – Журнальчик «TV-парк» предложил читателям составить идеальный образ телевизионной ведущей, взяв у нескольких, наиболее популярных, самую привлекательную часть лица. Вот и стали читатели присылать порезанные фотографии, изображения лбов и носов, лица, склеенные из кусочков, или просто перечисления любимых черт любимых лиц.
Шестьсот семьдесят восемь писем просмотрели сотрудники редакции и собрали лицо, сочетающее в себе лоб Петковой, нос Митковой, подбородок Котковой, уши Ветковой и так далее.
Вот и получилось.
– Уродство получилось! – тверже, чем прежде, заявил Удалов.
– Не скажи, – ответил Минц. – Ты пугаешься, а поглядываешь в ту сторону. Я ведь не просто вырезку из журнала к стене прикнопил, а изучаю реакцию населения на это странное и вроде бы непривлекательное лицо. Грубин на эту дикторшу шесть раз поглядел, ты уже четыре, даже старик Ложкин в его восемьдесят с лишним три раза взор поднял. Эта же статистика касается женщин. Тоже смотрят.
Удалов не согласился, но, когда выходил из комнаты, непроизвольно оглянулся, встретился взглядом с синтетическим портретом, чуть было не сплюнул, настолько неприятной показалась ему эта женщина, и ушел домой. Ночью он просыпался раза четыре. Потому что эта женщина являлась к нему во сне, нашептывала совершенно неприличные для его возраста предложения, и Удалов совершенно неожиданно на них соглашался. Просыпался и обнаруживал, что спит с Ксенией, а не с портретом.
Утром, прогнав сны, Удалов посмеялся над собственной старческой дуростью, пошел в стройконтору, а по дороге купил в киоске номер «TV-парка» с портретом той самой отвратительной женщины.
Над кроватью дома он, конечно, повесить ее не посмел – зато сложил и спрятал в бумажник. Чтобы в укромных местах вынимать и смотреть.
Об этом он не стал рассказывать даже Минцу, но Минц и без Удалова проводил наблюдения над людьми, и реакция населения Великого Гусляра на скомбинированную дамочку навела его на мысль, которой он далеко не сразу поделился с друзьями.
Конец ознакомительного фрагмента.
