Хамелеон-1. Слепой мир
Жить в мире, не стремясь понять его смысл, -
всё равно что расхаживать по огромной библиотеке и не трогать книги.
Мэнли. П. Холл
Глава 1
Губы еле двигаются, голос звучит хрипло и неестественно:
- Господи Иисусе Христе Боже наш, благослови нам пищу и питьё молитвами Пречистой Твоей Матери и всех святых Твоих, яко благословлён еси во веки. Аминь.
Я по-прежнему сижу, уперев локти в холодную деревянную поверхность, и есть не начинаю. Молитва закончена для всех, но не для меня. Закрываю ладонями рот и шепчу тихо-тихо:
- Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твёрдым убеждением, что на всё святая воля Твоя... - договорить не успеваю. Как всегда.
- Лиза. - Голос у Настоятельницы хриплый и очень резкий.
Слышу гулкие шаги. Сапоги у женщины, скорее всего, с клёпками на подошве. Они издают странный звук - мне как будто в уши попадают маленькие капельки воды и булькают там внутри.
Не двигаюсь, просто не вижу необходимости. Всё также сижу, прижав ладони ко рту. Слышу, как гулкие удары чужой обуви становятся всё громче, а значит - ближе. В конце концов, замирают.
- Опять пытаешься нарушить молитву перед вкушением пищи? - Грозный голос раздаётся совсем рядом. Настоятельница стоит за моей спиной. Чувствую какой-то странный, свербящий в носу аромат. Точно не духи. Во всяком случае, запах неприятный.
На её вопрос не отвечаю. Этого не требуется. Им не нужны ответы, причины, мотивы. У них есть своя истина, и они считают своим долгом донести её до нас.
- Лиза, ты же знаешь, как эгоистично что-то просить у Бога дважды! Ты только что попросила благословить свою пищу! Будь благодарна за то, что на твою долю выпала честь вкусить такую еду! - Она делает передышку. Молчит несколько мгновений, а затем наставительно сообщает: - И знай ещё кое-что: если Бог считает, что тебе нужно пройти через определённые трудности, значит, так тому и быть. Пытаясь выклянчить у Него помилование, ты совершаешь грех.
- Простите, - выдавливаю смиренно.
Усилием воли пытаюсь сохранить на лице отрешённую мину. Не важно, верю ли я в божественное милосердие. Важно то, во что верят наши сиделки.
По расписанию у нас обед. Стол уже был накрыт к нашему приходу. Настоятельница громко объявляет:
- Ну что ж, можно кушать.
Судя по запаху - что-то непрожаренное. У непрожаренного он всегда специфический, вроде с привкусом настоящей курицы, но я чувствую эту едва заметную фальшь. С нашей едой всегда что-то не так. От неё даже живот иногда болит.
Нащупываю вилку, черпаю пробную порцию.
На вкус - не такая гадость, как на запах. Есть это можно, даже несмотря на горьковатый привкус - видимо, недосолили. Со вздохом принимаюсь обедать.
Неожиданно чувствую какое-то движение рядом с собой. Руку обдаёт лёгким ветерком, по коже бегут мурашки. Я резко ударяю вилкой по столу, но, как обычно, не успеваю.
У меня только что стащили курицу.
- Что там за шум, Лиза? - спрашивает Настоятельница своим дребезжащим голосом.
- Ничего. Случайно промахнулась.
Жаловаться на Марка было чревато. Этот парень - настоящий псих. Страдает от смертельной болезни, название которой я всё никак не могу запомнить, и вечно всех достаёт. Настоятельница приходится ему близкой родственницей, поэтому позволяет проводить время в нашем интернате.
Но когда она не работает, он, конечно, живёт в нормальном доме. И если честно, он уже дико раздражает своими историями о том, как здорово жить в своей комнате, смотреть телевизор и кушать домашние пирожки.
Несмотря на то, что его пичкают какими-то таблетками в два раза больше положенной нормы (ну, по его словам), это не помогает. Он умирает. И помимо того, что этот парень - чокнутый, он ещё отличается и злопамятством.
Однажды я всё же пожаловалась на его воровство (и таскал этот гад не только еду, но и наши вещи!). После этого ему не составило труда заставить слепую девчонку до смерти бояться переступить порог собственной комнаты.
На тарелке остаётся только рис. Его я видела раньше. Папа готовил когда-то.
Крохотные, довольно мягкие камешки в этот раз очень твёрдые. Жевать приходится долго, тщательно. Такой рис я не люблю. Молоком бы разбавить...
Не доедаю. Отодвигаю тарелку в сторону, делаю глоток компота, чтобы избавиться от сухости во рту, и смиренно кладу руки на колени, чуть опустив голову.
- Поела? - спрашивает Татьяна. Моя сиделка.
Киваю.
- Может, доешь?
Отрицательно качаю головой.
Тут же слышу, как брякает посуда. Её забирают.
Дальше время тянется невыносимо долго.
Чуть склоняю голову, сжимаю руки так, что ногти впиваются в коленку. Обычно я не закрываю глаза (время сна не в счёт), мне нет особой необходимости. Но в этот раз прикрываю веки, словно ничуть не изменившаяся темнота может помочь мне сосредоточиться. Слышу, как в нескольких метрах от меня настенные часы отбивают свой ритм.
Указательный палец на коленке непроизвольно начинает подрагивать.
