Город Дзержинск запомнился центральной гостиницей «Черноречье». Центр химической промышленности Союза, где выращивали самые чистые и крупные в стране искусственные рубины-корунды, видимо не обременял себя такими мелочами, как проживание командировочных. Однако, внешне всё выглядело солидно, даже величественно, как, впрочем, многое тогда.
Нас, двоих студентов, направили в этот город на практику. Мой напарник Славка был чрезвычайно рад, так как в полутора часах езды на электричке находилось его родное село Керженец. Он был крепышом: не высокий, коренастый, легко крутил «солнышко» на турнике. Белобрысые жидкие волосы, прозрачные, голубые глаза. И конечно, с крестьянской хитрецой, которая проявлялась во всех его поступках и была заметна любому наблюдательному человеку. В планах Славки было каждые выходные ездить на домашние харчи в родительский дом. И, конечно, без гостинцев он не возвращался, что вполне устраивало нас обоих. И всё бы ничего, но на дворе стояла зима и январь не шутил. По ночам наш гостиничный номер превращался в холодильник, так что за продукты на подоконнике можно было не волноваться – неделю моги лежать как свежие. Днём куда ни шло: мы уходили на работу, там тепло, весело, интересно. Но вот на ночевку в гостиницу надо было идти подготовленным к ночной зимовке. Не раздеваясь, в одежде, ушанках мы накрывались вторыми матрасами, которые выпросили у дежурной на этаже, залегали до утра. Минус ноль – температура для закалки. Но так долго продолжаться не могло. До конца практики было еще полтора месяца и мы пошли на штурм. Повезло, освободился другой номер и нас заселили. Плюс пять показалось бархатным сезоном. В первую же ночь мы легли не под матрас, а на него. В результате, к утру я простыл. К обеду стало еще хуже и Славка предложил мне ехать лечиться к его родителям в село Керженец. Я согласился. Перспектива поездки была заманчивой. Во-первых баня и тепло, во-вторых домашняя еда, ну и в-третьих хотелось посмотреть, кто они – загадочные старообрядцы, сосланные за Волгу после церковного раскола. Слухи о них ходили разные. Уладив формальности, мы взяли билеты на электричку, идущую до Шахуньи и поехали.
Остановка «Керженец» оказалась ни станцией, ни платформой, а просто короткой стоянкой в поле. Мы сошли, поезд ушёл. Напрасно я думал, что нас отвезёт автобус. До деревенских огоньков, что весело блестели в чёрной, зимней ночи за полем, было километра три. В голове моей звучал то ли жар, то ли какая-то музыка Свиридова. Подняв воротник я пошёл вслед за Славкой по тропинке через поле. Лёгкая метель подгоняла в спину. Родительский дом встретил на радостно и дружелюбно. Мне сразу предложили сесть к печке. Я, сняв пальто, прислонился спиной к тёплому печному боку и почувствовал блаженство. Всё моё нутро промёрзло по дороге и я впитывал тепло как аккумулятор на зарядке. Однако, мой градусник показал нешуточные тридцать девять и пять. Что значит Родительский Дом: меня встретили, приняли, согрели и стали лечить как родного сына, при этом всячески выражая уважение, как другу их отпрыска. Напоили чаем с мёдом, малиновым вареньем, ещё чем-то и уложили на раскладушку у печки. Родители Славки были очень простыми и очень радушными. Отец представился запросто – Онтон, мама промолчала. Я и в дальнейшем заметил, что в этой семье ей отводилась молчаливая, но, пожалуй, самая важная роль – вести всё хозяйство, растить детей, кормить, обстирывать, убирать, содержать дом и двор со скотиной. Это была та русская женщина, которая снося боль, обиды, как тягловая лошадь молча, не сопротивляясь делала свои нескончаемые дела, довольствуясь малыми радостями, любовью к детям и небольшими передышками по праздникам.
Дядя Антон, как Славкин корень, тоже был невысок и коренаст. Днем пропадал в лесу или на работе. Много выпивал, как мог обеспечивал семью. И семья ни в чём, по их меркам, не нуждалась.
На следующий день была назначена баня. Русская баня – это не просто помывка от грязи. Это целый ритуал, событие, которое имеет много значений, в том числе парильно-целительное, душевно-праздничное, расслабляющее, общительное и подготовительное к послебанному застолью. Пожалуй, помывке тела здесь не отделиться от очищения души. Да и сама баня служит не только помывочной или парилкой, но об этом позже.
Славка с утра пропал. Его не было до вечера.
Баньку затопил его отец – дядя Антон. Славка приехал уже навеселе и принёс пол-дюжины жигулёвского пива. Его не корили, что меня несколько озадачило – где можно пропадать так долго? Но «в чужой монастырь»…
Славка парил меня со знанием дела, так что вскоре я стал таким же гладким, мягким и духмяным как тот веник. Потом парился сам, потом мы лежали на полу, доски которого не доходили до стены. Как раз кстати, так-как именно у стены, прямо холодной земле по обрезу пола рядком стояли бутылки с пивом.
Бани в деревнях ставят в конце сада, подальше от дома на случай если кто-то перетопит баньку и она загорится. Так что обратный путь для меня был не прост. Эти шестьдесят или семьдесят метров я шагал по узкой тропинке между сугробами, качаясь и боясь бухнуться прямо в снег. Тела своего я не чувствовал, ноги едва слушались. Дома был накрыт стол, но это был не ужин. Это был лечебный банкет. Из лекарств были: мёд, брусника мочёная, варенье малиновое и самогон. К тому же грузди солёные, сало, квашеная капуста, солёные огурцы и домашний хлеб.
