Ангел Эфира, находясь в 1947 году с официальным визитом на Земле, остановился между Английским банком и Биржей выкурить папироску и поглядеть на прохожих.
– Как их много, – сказал он, – и как они быстро бегают – в такой-то атмосфере! Из чего они сделаны?
– Из денег, сэр, – отвечал его гид. – Денег в прошлом, в настоящем или в будущем. На Бирже бум. Барометр радости сильно поднялся. Такого не было уже тридцать лет – да-да, со времени Великой Заварухи.
– Так, значит, между радостью и деньгами есть какая-то связь? – спросил Ангел, тонкой струйкой выпуская дым из своих точеных ноздрей.
– Таково распространенное мнение, хотя доказать это было бы нелегко. Впрочем, я могу попробовать, сэр, если желаете.
– Очень было бы интересно, – сказал Ангел, – потому что на вид это, кажется, самая безрадостная толпа, какая мне встречалась. У каждого между бровей морщина, и никто не насвистывает.
– Вы не понимаете, сэр, – сказал гид, – да оно и не удивительно: радость доставляют не столько деньги, сколько мысль, что когда-нибудь не надо будет больше их наживать.
– Если такой день должен настать для всех, почему же у них не радостный вид? – спросил Ангел.
– Не так это просто, сэр. Для большинства этих людей такой день никогда не настанет, и многие из них это знают – они называются клерки; не настанет он и для некоторых из другой категории – тех назовут банкротами; для остальных он настанет, и они переедут в Уимблхерст и на прочие Острова Блаженных, но к тому времени они так привыкнут наживать деньги, что без этого жизнь их станет сплошной скукой, если не мукой, или они будут уже в таких годах, что все свои деньги им придется тратить на борьбу со старческими немощами.
– При чем же тогда радость? – спросил Ангел, удивленно вздернув брови. – Ведь, кажется, так принято у вас выражаться?
– Я вижу, сэр, – отвечал гид, – вы еще не успели как следует вспомнить, что такое люди, и особенно та их порода, что населяет эту страну. Иллюзия – вот что нам дорого. Не будь у нас иллюзий, мы с тем же успехом могли бы быть ангелами или французами – те хоть в какой-то мере дорожат неприглядной реальностью под названием le plaisir, то есть радость жизни. Мы же в погоне за иллюзией только и делаем, что наживаем деньги и морщины между бровей, ибо занятие это утомительное. Я, разумеется, говорю о буржуазии или Патриотических классах, ибо Трудяги ведут себя иначе, хотя иллюзии у них те же самые.
– Не понимаю, – отрезал Ангел.
– Ну как же, сэр, и те и другие тешат себя иллюзией, что когда-нибудь обладание деньгами принесет им радость; но в то время как Патриоты надеются нажить деньги трудом Трудяг, Трудяги надеются нажить их трудами Патриотов.
– Ха-ха, – сказал Ангел.
– Ангелам хорошо смеяться, – возразил гид, – а вот люди от этого плачут.
– Вам, на месте, наверно, виднее, как поступать, – сказал Ангел.
– Ах, сэр, если бы так! Мне часто приходится наблюдать лица и повадку здешних жителей, и я вижу, что радость, какую доставляет им погоня за иллюзией, – недостаточная награда за их скученную, однообразную и беспокойную жизнь.
– Некрасивые они, что и говорить, – сказал Ангел.
– Верно, – вздохнул гид, – и с каждым днем все дурнеют. Взгляните хоть на этого, – и он указал на господина, поднимавшегося по ступеням Биржи. – Обратите внимание на его фигуру. Седеющая голова к макушке сужена, книзу расширяется. Туловище короткое, толстое, квадратное; ноги и того толще, а ступни вывернуты наружу; общим видом напоминает пирамиду. А этот? – Он указал на господина, спускавшегося по ступеням. – Ноги и туловище его можно протащить сквозь игольное ушко, а вот голову протащить не удастся. Обратите внимание: ячмень на глазу, сверкающие очки и полное отсутствие волос. Внешняя несоразмерность – это сейчас своего рода эпидемия, сэр.
– А исправить это нельзя? – спросил Ангел.
– Чтобы исправить недостаток, нужно сперва его осознать, а они этого не сознают, так же как не сознают, что несоразмерно проводить шесть дней из каждых семи в конторе или на заводе. Человек, сэр, – это раб привычки, а когда привычки у него плохие, сам он и того хуже.
– У меня разболелась голова, – сказал Ангел. – Шум просто оглушительный. Когда я прилетал сюда в тысяча девятьсот десятом году, такого не было.
– Да, сэр. Мы с тех пор пережили Великую Заваруху, а после нее погоня за деньгами превратилась в какое-то неистовство. Как и другие люди, мы теперь вынуждены изощряться в искусстве приравнивать дважды два к пяти. Это значительно ускорило развитие цивилизации и пошло на пользу всему, кроме человека, – даже лошадям, поскольку их больше не заставляют возить непосильные тяжести на Тауэр-Хилл или какие-либо другие холмы.
– Как это может быть, – спросил Ангел, – если работы стало больше?
– А они вымерли, – сказал гид. – Как видите, их полностью заменила электрическая тяга и воздушное сообщение.
– Вы как будто настроены враждебно к деньгам? – перебил Ангел, бросив на него испытующий взгляд. – Скажите, неужели вы в самом деле предпочли бы иметь шиллинг, а не пять шиллингов и шесть пенсов?
– Сэр, – отвечал гид, – вы, как говорится, начинаете не с того конца. Ведь деньги – это всего лишь возможность покупать то, что хочешь. Вам следовало бы спросить, чего я хочу.
