Предисловие к работе «Простое учение о воздушном корабле и его построении»
1904 год
Книгоиздательство при «Русской мысли» несколько лет тому назад просило меня дать свою автобиографию для помещения в каком-то сборнике. Этого сделать тогда я не мог, но теперь могу сообщить кое-что. За форму же изложения прошу извинить: мне некогда о ней заботиться.
Мне было лет восемь-девять, когда моя мать показывала нам, детям, аэростат из коллодиума. Он был крохотный, надувался водородом и занимал меня тогда, как игрушка. Я таскал его по двору, по саду и по комнатам на ниточке. Лет четырнадцати я получил некоторое теоретическое понятие об аэростате из физики Гано. Попробовал, было, надуть водородом мешок из папиросной бумаги, но опыт не удался. Кажется, я тогда сильно увлекался механическим летанием с помощью крыльев. Я также делал плохие токарные станки, на которых все-таки можно было точить, устраивал разные машины и, между прочим, коляску, которая должна была ходить во все стороны с помощью ветра. Модель прекрасно задалась и ходила на крыше, по доске, против ветра. Отец был очень доволен, и с крыши изобретателя совлекали, чтобы показать машину гостям в комнате. Тут опыт также блестяще удавался. Ветер же я производил с помощью мехов.
Потом я уже начал строить коляску для собственных путешествий. Отказывался от завтраков, чтобы тратить деньги на гвозди и на разную дрянь. Но подвиг сей не увенчался успехом: отчасти не хватило терпения и материалов, отчасти надоело голодать, отчасти же я стал смекать, что это вещь непрактичная и выеденного яйца не стоит.
Одновременно ходила по полу у меня и другая модель: коляска, приводимая в движение паровой машиной турбинной системы. Воздухоплаванием, в особенности газовым, я занимался тогда мало. Лет пятнадцати-шестнадцати я познакомился с начальной математикой и тогда мог более серьезно заняться физикой. Более всего я увлекся аэростатом и уже имел достаточно данных, чтобы решить вопрос: каких размеров должен быть воздушный шар, чтобы подниматься на воздух с людьми, будучи сделан из металлической оболочки определенной толщины. Мне было ясно, что толщина оболочки может возрастать беспредельно при увеличении размеров аэростата. С этих пор мысль о металлическом аэростате засела у меня в мозгу. Иногда она меня утомляла, и тогда я по месяцам занимался другим, но в конце концов я возвращался к ней опять. Систематически я учился мало, в особенности впоследствии: я читал только то, что могло помочь мне решить интересующие меня вопросы, которые я считал важными[1].
Так учение о центробежной силе меня интересовало потому, что я думал применить ее к поднятию в космические пространства. Был момент, когда мне показалось, что я решил этот вопрос (шестнадцати лет). Я был так взволнован, даже потрясен, что целую ночь не спал – бродил по Москве и все думал о великих следствиях моего открытия. Но уже к утру я убедился в ложности моего изобретения. Разочарование было также сильно, как и очарование. Эта ночь на всю жизнь мою оставила след. Через 30 лет я еще иногда вижу во сне, что поднимаюсь к звездам на моей машине и чувствую такой же восторг, как в ту незапамятную ночь.
Малую дань отдал я и perpetuum mobile. Но, слава Богу, заблуждение продолжалось лишь несколько часов, и причиной его был неправильно понятый магнетизм.
Мысль о сообщении с мировым пространством не оставляла меня никогда. Она побудила меня заниматься высшей математикой. Потом (1895 год) я высказал осторожно разные мои соображения по этому поводу в сочинении «Грезы о Земле и небе» и далее (1898) в труде «Исследование мировых пространств реактивными приборами», напечатанном в «Научном обозрении» (№ 5, 1903).
Печатание последнего труда не было окончено вследствие неожиданной смерти редактора и прекращения журнала. Астрономия увлекала меня потому, что я считал и считаю до сего времени не только Землю, но отчасти и Вселенную достоянием человеческого потомства. Мой рассказ «На Луне», напечатанный в журнале «Вокруг Света» (1893) и мои чисто научные статьи «Тяготение как источник мировой энергии» («Наука и жизнь», 1893) и «Продолжительность лучеиспускания звезд» («Научное обозрение», 1897), а также «Может ли когда Земля заявить жителям других планет о существовании на ней разумных существ?» («Калужский Вестник», 1896, № 68) доказывают неослабный интерес мой к астрономии. Часть моих мыслей, занимавших меня с ранней юности, высказана в приводимых тут статьях. Через год или два после одного моего доклада в ученое общество и напечатания его («Продолжительность лучеиспускания звезд») в журнале, американский ученый Си, основываясь на работах Гельмгольца, доказывает те же истины, которые высказал я. О них прокричал весь мир, и я об этом узнал из русской прессы. О моих же работах наши ученые что-то помалкивали. По поводу этого обстоятельства я писал в «Научное обозрение»: письмо мое
