Двадцать третье июля тем летом было настолько жарким, что волей-неволей казалось – от удушающего влажного климата можно на полном серьезе сойти с ума. Такая жара держалась практически все лето и в эту пору невозможно спокойно выйти на улицу и пройтись без отдышки, которую испытывают старики с пятидесятилетним стажем курения, а также без истекающего со лба водопада соленого и липкого пота. И если в Испании пик жары называют сиестой, то в средней полосе России это по-другому должно называться. Здесь как никогда подошла бы фраза «филиал ада», но все-таки это слишком утрированно.
Но как мне тогда было, тринадцатилетнему мальчишке, усидеть в собственные каникулы дома? Я далеко не домосед, а потому целыми днями, не смотря на пекло, проводил время на улице, правда – в одиночестве.
По натуре я – одиночка и был таким всегда. Мне элементарно не с кем было гулять. Мой круг общения тогда сводился к немногочисленным товарищам из родного города, а здесь была лишь пара-тройка одноклассников из новой школы. А друга настоящего и верного никогда не было вовсе.
Дружба – специфичное понятие, нечто неосязаемое и практически фантастическое. Но и мне самому куда интереснее было общаться со своим внутренним «я», или как это часто называют – «вымышленным другом». Нет, я не в край сумасшедший, никогда не разговаривал сам с собой и уж тем более не видел никого и не представлял. Я знал, что я – это я, и лучше, чем с самим собой мне за все детство ни с кем не было. Потому общения не искал вовсе и привык, что идеальный друг – безмолвный друг.
Родители работали до позднего вечера, но для нашего семейного бюджета это было прямо пропорционально: чем больше они работали – тем меньше у нас было денег. В прямом смысле от этой нищеты даже пришлось бежать в другой город, но она и там догнала. Она всегда опережала.
И вот, из большого, просторного, пусть и бедного пустого дома я перебрался в набитую скудной меблировкой маленькую коммунальную картонную коробку. Контингент соседей здесь тоже не представлял ничего положительного. Особенно забавляло, когда родители волновались о том, что я не завожу дружбу с другими детьми и говорили: «Ну выйди во двор, подойди к ребятам да познакомься. Вот тебе и новые друзья!» Только вот они почему-то вовсе не учитывали мою исключительную интровертность.
В целом мне было не трудно заводить новые контакты, в общении я был ребенком прямым и открытым. По крайней мере так я думал о себе. Но в новых знакомствах я не видел практического смысла. Да, иногда я мог очень быстро влюбиться в кого-либо, и наконец решить, что: «Да, вот он мой друг!» Но стремительная любовь также быстро сходила на нет за считанные часы. Да и если бы я переступил через себя и начал бы общаться с соседскими детьми, то с кем? Со шпаной, которой тут пруд пруди? Глядишь, так же сидел бы за гаражами с бутылкой темного нефильтрованного. Так что открывать кастинг на поиски лучшего друга на районе и где бы то ни было я не собирался.
А на счет картонных стен – это я нисколько не преувеличил. Все дома в моем жилом квадрате были сколочены из какой-то плотной фанеры. И каково было удивление при переезде в эту квартиру, что таких домов здесь десять, и в каждом где-то по двадцать пять квартир. Удивительный район, сочетавший уютный и дорогой частный сектор, огромный спальный район, цивилизованную инфраструктуру, поразительную лесную зону вокруг, и вот такой островок бедности на его отшибе.
Эти дома, или как их называли «общаги», предназначались когда-то для строителей, и в принципе не рассчитывались, наверное, для длительной эксплуатации. Мне даже рассказывали, что один такой дом строили специально, чтобы проверить, за сколько он сгорит при пожаре. Естественно, он был отрезан от коммуникаций. И ведь подожгли. Вышло, что дотла он горит около десяти минут. Поразительно, правда? Этот факт тогда запомнился мне очень отчетливо.
Но пока что речь совсем не о том. Лето было уже в разгаре, так что к одиночным прогулкам я давно привык. Разумеется, это была уже не первая моя вылазка. Где меня только не носило и в каких-только «экспедициях» я не был. Так как я вообще не так давно жил в этом городе, мне интересно было уходить куда глаза глядят, удаляясь далеко от дома, а потом возвращаться обратно путями, которые только можно было найти. Так я изучал местность, так я открывал новые «земли». Я постоянно изведывал огромный лес, бывал на прудах, во всех музеях и осмотрел уже все возможные достопримечательности. К тому моменту, пожалуй, я достиг уровня экскурсовода и уже вполне мог зарабатывать на приезжих туристах, будь я постарше.
Я вышел из дома и пошел по направлению к городскому рынку, проходя идеальные двухэтажные каменные дома, построенные как в американских фильмах, статные многоэтажки и свою школу с прилично ухоженным двором. Солнце слепило. Дул легкий, но горячий ветер, не дающий никакой свежести. Я шел дальше и дальше в направлении одной из крупных улиц города и подходя к перекрестку меня остановила странная картина: прямо на углу этой улицы, к фонарному столбу капроновой веревкой, завязанной на ошейнике, была привязана собака. Она сидела под самым пеклом грустно свесив длинный шершавый язык, дыша пастью тяжело и прерывисто. В глазах собаки застыла растерянность, при этом было видно, что она далеко не глупа. У нее была восхитительная золотистая шерсть. На ушах и лапах она свисала множественными завитками и кудряшками.
