Глава I. Капитан Вельзевул и Надод Красноглазый
Солнце в виде багрового шара садилось за мыс Нордкап, огненными лучами своими озаряя и как бы даже воспламеняя высокие ледники Гренландии и равнины Лапландии. Дул бурный северный ветер; большие, сердитые волны Ледовитого океана разбивались о бесчисленные островки и подводные скалы, окружающие северную оконечность Норвегии и образующие вокруг земли как бы пояс из пены, преграждающий к ней всякий доступ. Невозможно было разглядеть ни одного удобопроходимого местечка среди этих бурлящих и клокочущих масс воды, налетавших со всех сторон, сталкивавшихся друг с дружкой в водовороте между скалами и то низвергавшихся вниз, образуя черные бездны, то, подобно смерчам, вздымавшихся вверх до самого неба. Разве только прибрежный рыбак, знакомый со всеми местными входами и выходами, решился бы, застигнутый бурею, пройти, спасаясь от нее, через эти опасные места.
А между тем в сумерках догорающего дня можно было разглядеть здесь какой-то корабль, – судя по оснастке бриг и, по-видимому, из Ботнического залива, – делавший неимоверные усилия выйти в море, одолеть ветер и волны, толкавшие его прямо к скалам. Корабль маневрировал прекрасно – видно было, что его ведет опытный капитан, следовательно, нельзя было объяснить небрежностью командира тот факт, что корабль попал в такое опасное положение. Вернее всего, что судно загнал сюда непредвиденный шквал, вдруг подхвативший и понесший его на эту грозную линию утесов, предательски скрытую под широким плащом седой пены.
Трудна, не под силу была кораблю эта борьба с разнуздавшимися стихиями. Волны бросали его из стороны в сторону, как ореховую скорлупу. Вода переливалась через всю палубу от одного конца до другого, и люди хватались за веревки, за что попало, чтобы не быть унесенными в море. Команда из шестидесяти или около того матросов выбивалась из сил.
На мостике, держась за перила, стояли двое мужчин и с тревогой наблюдали погоду и ход корабля.
Один из них был капитан: его можно было узнать по рупору, который он приставил к губам, чтобы, командуя, перекрикивать рев урагана. Нахмурив брови, устремив глаза на горизонт, покрытый тяжелыми тучами, в которых медно-красным отблеском отражались последние лучи закатившегося солнца, он стоял, по-видимому, совершенно спокойно, как если бы погода была самая тихая и благоприятная. Зато его товарищ, с ног до головы закутанный в морской плащ, с поднятым капюшоном, был возбужден и взволнован до крайних пределов.
– Это все ты виноват, Ингольф, – неустанно твердил он капитану. – Всему виной твоя смешная осторожность, твоя ужасная флегматичность. Приди мы часом раньше, проход был бы свободен, потому что в то время этот чертовский ветер еще не поднимался, и плыли бы мы теперь совершенно благополучно по закрытому от ветра фиорду.
– Заладил одно! – отозвался Ингольф. – Жаль только, Над, что этим ты делу нисколько не поможешь, и ветер не переменится от этого ни на одну четверть… что, впрочем, было бы для нас спасением.
– Что ты говоришь?
– Говорю, что если через полчаса ветер не переменится, то мы погибли.
– Погибли! – с ужасом воскликнул тот, кого называли Надом (уменьшительно от Надод). – Как погибли?!
– Очень просто, – отвечал Ингольф так спокойно, как если бы он сидел где-нибудь в безопасном месте на твердой земле и потягивал из стакана норвежский эль.
– Я все средства, все маневры перепробовал. Скоро, пожалуй, придется рубить мачты.
– Как же быть?
– Никак. Разве с такой бурей можно бороться? Через полчаса, если так будет продолжаться, пиши пропало.
– Послушай, ведь ты такой опытный… Неужели ты не можешь придумать?
– То есть это что же придумать? Средство идти против ветра, когда он вместе с течением несет тебя к берегу?.. Нет, братец, тут никакая опытность не поможет.
– Стало быть, мы, по-твоему, бесповоротно осуждены?
– Да, если в течение получаса ничего не случится.
– Значит, ты надеешься только на чудо?
– Чудо тут ни при чем. Нас губит не чудо, а буря, и спасти нас может самая естественная перемена ветра помимо всяких чудес. Нужно только, чтобы эта перемена наступила в известный срок.
– Неужели ты будешь спокойно ждать?..
– Да ведь больше нечего и делать.
– Меня бесит твое спокойствие, Ингольф.
– А твое беснование меня только смешит, – возразил Ингольф с беззвучным смехом, которым он имел обыкновение смеяться.
– И вот результат экспедиции, которая должна была принести нам тридцать миллионов!.. Быть может, даже больше – несметное богатство!.. Гибель – и когда же! Почти у самой пристани!
Над помолчал, потом продолжал, понизив голос и грозно хмурясь:
– И даже это бы ничего. Бог с ним, с золотом, с богатством!.. Но ждать этой минуты двадцать лет – и вдруг умереть, когда желанная месть так близка, так возможна!.. Вот что ужасно.
– А мне, напротив, это даже приятно, – возразил Ингольф. – Смерть на виселице или во время погони за каким-нибудь купеческим корабликом, во всяком случае, менее почетна, чем гибель в борьбе за тридцать миллионов. Такая гибель вполне достойна пирата Ингольфа Проклятого, не говоря уже о том, что свою долю из тридцати миллионов я бросаю не в Каттегат.
