Я не для ангелов и рая
Всесильным богом сотворен;
Но для чего живу страдая,
Про это больше знает он.
М.Ю. Лермонтов
Глава 1
Люцифер был огромен и мощен. От страха перед падшим ангелом внутри худощавого и увертливого существа все замирало, а лысый хвост с острым как нож кончиком нервно бился о землю, случайно вонзился в нее и долго дергался, прежде чем освободиться.
— Когда?
Язык был такой древний, что худощавое существо расшифровывало его с трудом. Язык стихий и ветра.
Услужливо поклонившись, существо шепнуло:
— Скоро, повелитель. Она почти наша.
— Поторопитесь.
Люцифер отвернул свою чешуйчатую уродливую голову от вертлявого шайтана. Скоро, Самаэль… Скоро твоя власть кончится. И ты заплатишь за все зло, что причинил ангелам и демонам.
В окно загородного дома светило солнце, в открытую форточку рвался, надувая паруса тонких занавесей, свежий весенний воздух и дышал в лицо женщине, которая спала на большой двуспальной кровати. Она лежала на одной ее половине, а вторая была свободна. Ощущая сквозь сон прохладу и свежесть утра, Ирина все больше куталась в пуховое одеяло, отворачиваясь от света, но понимала, что придется встать. Нехотя отбросила одеяло, захлопнула форточку и тут же вернулась в постель, ежась и греясь в теплом уютном гнездышке.
Едва она снова улеглась с блаженной улыбкой и затихла, послышался шорох возле двери. Кто-то скребся в нее, пытаясь открыть, и наконец дверь поддалась. В комнату вошла серая кошка и тут же прыгнула на хозяйку, устраиваясь на одеяле. Она мяла его лапами, словно проверяя на мягкость и нащупывая место поудобнее, и в конце концов устроилась на животе у хозяйки.
Хотелось лежать так как можно дольше, продумывая дела на день, и ничего не делать, чувствуя легкую негу во всем теле. Но нега постепенно сменялась усталостью, которая бывает по утрам, если долго лежать в постели, и Ирина нетерпеливо пошевелилась. Надо было спускаться вниз, готовить кашу детям, кормить кошку… Она представила себе аромат утреннего горячего кофе и даже улыбнулась от удовольствия. Эта мысль дала ей сил на то, чтобы сбросить кошку, откинуть одеяло и встать, схватить халат и завернуться в него. Она вышла в коридор. Комнаты детей были закрыты, в коридоре царил приятный сумрак и было теплее, чем в комнате. Не спеша умылась, спустилась вниз по деревянной лестнице и стала готовить кашу и кофе. Кошка побежала следом и теперь терлась об ноги, приподнимаясь на задних лапах и волной своего гибкого тела ласкаясь о хозяйку.
Кошке было два года, и она напоминала несуразного подростка, этакого гадкого утенка, и Ирина улыбалась, когда шелковистая шкурка скользила по ее обнаженным ногам. Вскоре кошка подала голос, требуя завтрак, но хозяйка игнорировала ее, продолжая несложные неторопливые манипуляции с туркой. И только когда кухня заполнилась ароматом кофе, Ирина подошла к холодильнику. Бросив кошке рыбы, она включила радио, нашла музыку погромче, такую, что выбивает ударными все мысли из головы, и начала пританцовывать, засунув в рот кусочек сыра. Напевая себе под нос, она разложила тарелки на столе, нарезала хлеб, расставила еду, стаканы с кефиром и наконец присела, чтобы насладиться своим кофе до того, как разбудит детей.
Это было первое утро, когда ей стало казаться, что жизнь начинала налаживаться после стольких мрачных зимних дней, горестных событий и пролитых слез. С приходом весны Ирина ощутила в себе новые силы, желание справиться со всеми трудностями и заново начать жизнь вместе с детьми и этой серой глупой кошкой. Она воспользовалась тем, что бухгалтеру позволяли брать работу на дом, и на школьные весенние каникулы поехала с детьми за город, чтобы отдохнуть и закончить некоторые дела.
Когда кофе оставалось совсем немного, она поднялась и, подойдя к деревянной широкой лестнице, крикнула детям, чтобы они вставали.
Дом, в котором они жили, был большим, трехэтажным, со спальнями на втором этаже, гостиной на третьем, кухней и просторным холлом — на первом. Вскоре наверху послышалась музыка: это проснулась Наташа, старшая дочка Ирины. Наташе шел шестнадцатый год, она училась в школе и занималась балетом, и Ирине стоило каждый раз больших трудов заставить ее нормально питаться. Ее талант и легкость хвалили все учителя и в один голос прочили ей большое будущее.
Ирина слушала музыку и представляла свою дочь, в розовой маечке и шортиках делающей зарядку, слышала, как она время от времени в перерывах между песнями забегала в комнату Саши и пыталась его разбудить. Саша, в отличие от Наташи, был соней и вставал с трудом, раньше его мог поднять только отец, а теперь Ирине и Наташе стоило больших усилий повторить подвиг папы, потому что Саша не принимал во внимание их требование «встать сию же минуту».
Ирина сделала глоток и с наслаждением зажмурилась. Кофе не только пробуждал, он давал ей уверенность в наступающем дне. Она совсем недавно вновь пристрастилась к этому напитку, маленький утренний ритуал успокаивал и вдохновлял на трудовую и повседневную суету. Эта страсть, зависимость, как Ирина с удовольствием ее называла, была ее единственным грехом, но грехом, помогающим забыть горе. Она открывала пакет кофе, вдыхала аромат молотых зерен, ставила турку, наливала воды… Иногда пробовала разнообразить напиток и готовила его по рецептам разных стран. Ей нравилось поджаривать сахар в кастрюле, когда он начинал плавиться, словно лед, превращающийся в воду, а потом желтел, и начинало пахнуть жженым сахаром. Когда она готовила такой кофе, то никуда не ехала на машине, потому что эффект от него был сродни двум бокалам хорошего вина — от него приятно кружилась голова и появлялось ощущение легкого полета.
