Посвящается доблестным российским витязям,
беззаветно выполняющим миротворческую миссию
на дальних подступах к рубежам Отчизны.
Ресторан как ресторан, ничего особенного. Называется «Матисс». Просто мне нравится посидеть здесь на открытой террасе за бокалом холодного пива в летний зной, поскольку вид прекрасный простирается отсюда на протекающий внизу Лилль, на проплывающие кораблики с суетливыми туристами, на уток и лебедей, мило выпрашивающих крошки хлеба у прогуливающихся по набережной прохожих.
Вот и в тот день я сидел в глубокой задумчивости за столиком. Передо мной стояла недопитая кружка с охлаждённым ячменным напитком, а рядом лежала книжка с романом Прилепина «Обитель». Я был всецело погружён в собственные мысли, обдумывая сюжет какого-то нового своего сочинения. В этот момент он и подошёл ко мне. И окончательно вывел из пленительного мира грёз.
– Вы русский? – с необычайно тёплыми интонациями в голосе обратился по-русски незнакомец, выразительно кивнув на обложку книги с отчётливой надписью на моём родном языке.
Встрепенувшись от неожиданности, я взглянул на него снизу-вверх. Это был подтянутый молодой мужчина арабской внешности, лет 25 от роду, с чёрными вьющимися волосами, смуглой кожей и глубоко посаженными миндалевидными глазами. Наибольшее впечатление производили именно его глаза – глубокие, выразительные, с застывшей то ли грустью, то ли сокрытой мукой внутри. Бросалось наличие военной выправки в его осанке.
– Да, я русский, – подтвердил я его предположение.
Он попросил разрешения присесть рядом. Мы познакомились. Мужчина назвался Амиром. Принялся любезно выражать мне признательность за неоценимую российскую помощь Сирии…
А потом Амир рассказал о себе. Сейчас учится в Челябинском высшем командном училище бронетанковых войск. В Страсбург приехал погостить на каникулах у брата. С огромным уважением относится ко всему русскому: людям, культуре, политике. Но я не об этом. У нас состоялся интересный разговор, о котором и хочу поведать в своём рассказе.
***
…Сознание возвращается медленно. В голове стоит сплошной несмолкающий гул, будто в железную бочку непрерывно бьют арматурным прутом. С усилием разлепляю один глаз. Сквозь мутную пелену тумана перед собой различаю тяжёлый огромный ботинок военного образца. Он не новый, с изрядно потёртым носком, запылённый. На грязной поверхности его выделяется свежий алый потёк с медленно сползающей каплей.
О боже, ну как раскалывается голова. Внутри отдаётся пульсирующей болью, будто череп стягивают стальным обручем. Повожу глазом в сторону. Туман понемногу рассеивается, зрение обретает ясность – чётче становятся очертания предметов. Нависающий контур стола закрывает обзор. На фоне серой бетонной стены двигается ломкая тень с громадной лохматой головой и непомерно длинными руками. Сверху лампочка в обрамлении железной решётки тускло отбрасывает свет.
– Абакар, кажется, он очухался, – громовым раскатом звучит надо мной хриплый простуженный голос. В тот же миг ботинок перед моим лицом резко метнулся прочь, тотчас обрушившись с силой мне в грудь. От неожиданного удара перехватывает дыхание. Как выброшенная на берег рыба, судорожно хватаю воздух раскрытым ртом. Затем захожусь в трескучем кашле, выплёвывая при этом кровавые сгустки.
– Оставь его, Хамза. Убьёшь ведь раньше времени, – раздаётся невидимый за громадой стола возглас неожиданного заступника с начальственной интонацией.
Доносится тяжёлая поступь приближающихся шагов, гулко отдаваясь в душном помещении. Загородив собой источник света, сверху нависает грузная невнятная масса. Оттуда исходит острый дух немытого тела. Его владелец исторгает бесстрастно:
– Пёс должен получить по заслугам! Чтоб неповадно было другим.
– А что дальше с ним делать? – склоняется ко мне тот, которого назвали Хамзой. На его дикой образине с не чёсанными курчавыми патлами и отросшей клочковатой бородой, грозно пылают зраки яростным огнём едва сдерживаемой злобы.
– Запри его пока в карцере. А утром казнишь прилюдно на площади.
В памяти всплывают картины побега из стана боевиков. Погоня. Как потом поймали. Как приволокли назад в подземелье. Как били…
Размышления прервал первый истязатель, грубо схвативший за шиворот и резко поставивший на ноги ослабевшее вялое тело. Еле удалось устоять от насквозь пронизавшей внутренности боли. Тут ещё, туго стянутые верёвкой за спиной руки невыносимо саднит в неловко вывернутых суставах.
Взору предстал образец неприглядного помещения в полном объёме – с облупившейся штукатуркой и беспорядочно наваленным по углам хламом в виде кип архивной макулатуры, канцелярских товаров и каких-то одинаковых картонных коробок непонятного предназначения. За обшарпанным столом со стопкой деловых бумаг и запятнанных листов с рукописным текстом, с зажжённой сигаретой в руке, расположился ещё один тип в камуфляже. На его небритой физиономии с недельной щетиной между тёмными провалами глазниц выделяется перебитый массивный нос. А на щеке виднеется тянущийся от виска к самому подбородку безобразный рубчатый шрам.
