* * *
Его положили на чистые выглаженные простыни, а на столе под лампой с приглушенным розовым светом всегда стоял стакан густого, только что отжатого апельсинового сока. Чарльзу нужно было лишь позвать маму или папу, и тогда кто-нибудь из них заглядывал в комнату, чтобы посмотреть, как он себя чувствует. Акустика в детской была просто великолепная; Чарльз каждое утро слышал, как туалет прочищает свое фарфоровое горло, слышал, как стучит по крыше дождь и хитрые мышки снуют по потайным коридорам в стенах, слышал, как поет канарейка в клетке внизу. Если держаться настороже, болезнь не так уж и страшна.
Была середина сентября, и весь мир полыхал осенними красками. К тому моменту, когда Чарльза, которому исполнилось тринадцать, охватил самый настоящий ужас, он пролежал в постели уже три дня.
У него начала изменяться рука. Правая. Чарльз бросил на нее один короткий взгляд – она лежала сама по себе на стеганом одеяле, горячая, вся в поту. Вздрогнула, чуть пошевелилась. А потом вдруг стала другого цвета.
* * *
Днем снова пришел доктор и принялся стучать по худой груди Чарльза так, словно это был барабан.
– Как дела? – улыбаясь, спросил доктор. – Только не говори мне: «С насморком все в порядке, а вот чувствую я себя отвратительно!»
Он рассмеялся своей любимой шутке, которую частенько повторял.
Чарльз молчал, потому что для него эта старинная дурацкая шутка становилась реальностью. Она упрямо сидела в голове; сознание прикасалось к ней и сжималось в бессильном ужасе. Доктор не знал, сколь жестоки его слова!
– Доктор, – прошептал бледный Чарльз, который лежал на спине, боясь пошевелиться. – Моя рука, она мне больше не принадлежит. Сегодня утром она превратилась во что-то другое. Сделайте так, чтобы она снова стала моей, доктор, доктор!
Доктор продемонстрировал ему свои великолепные зубы и погладил по руке.
– А у меня такое впечатление, что с ней все в порядке, сынок. Просто тебе приснился страшный сон.
– Но она и в самом деле изменилась, доктор, о, доктор! – воскликнул Чарльз, жалобно протягивая к нему свою бледную, чужую руку. – Она изменилась!
– Я дам тебе розовую таблеточку, – подмигнув, сказал доктор и положил таблетку Чарльзу на язык. – Проглоти ее!
– А она сделает так, чтобы рука превратилась назад и снова стала моей?
– Конечно.
В доме было совсем тихо, когда доктор ехал по дороге в машине под безмятежным синим сентябрьским небом. Где-то внизу, в мире кухни, тикали часы. Чарльз лежал и не сводил глаз со своей руки.
Она ему не принадлежала, по-прежнему оставаясь чем-то чужим.
На улице подул ветер, и в холодное окно застучали листья.
В четыре часа Чарльзу показалось, что его другую руку опалил болезненный жар. Она пульсировала и менялась, клетка за клеткой. Совсем как живое, теплое сердце. Ногти сначала посинели, а потом стали ярко-красного цвета. Превращение заняло около часа. Рука была похожа на самую обычную левую руку, только больше не была обычной. И перестала быть собственностью Чарльза.
Мальчик полежал некоторое время, охваченный паническим страхом и очарованный одновременно, а потом, окончательно обессиленный, заснул.
В шесть часов мама принесла суп. Чарльз к нему даже не притронулся.
– У меня нет рук, – сказал он, не открывая глаз.
– Твои руки в полном порядке, – попыталась успокоить его мама.
– Нет, – возразил Чарльз и заплакал, – они исчезли. Мне кажется, что на их месте появились обрубки. Мама, мама, обними меня, я боюсь!
