«Потустороннему нельзя задавать вопросы…»
Как-то один из моих учителей то ли в шутку, то ли всерьез спросил меня: «Когда же ты начнешь наконец писать нормальную, реалистическую прозу?».
Это меня задело, а потом заставило задуматься над жанровой природой моих текстов. Часть из них вошли в этот сборник.
Критерий «нормальности» оставим, пожалуй, в стороне: тут дело вкуса и тех, кто любит классифицировать и подразделять. Но вот по поводу реалистичности выскажусь. Не потому, что хочу оправдаться, – хотя общаясь с учителями, мы часто именно этим занимаемся, – а по той причине, что, возможно, такие авторские комментарии будут интересны читателю.
Если говорить коротко, я не припомню своих рассказов или повестей, которые не основывались бы на реальности. И объясняется это просто: мне неинтересно писать о том, чего не было. Конечно, я не создаю документалистики, тут дело в другом. Само понятие «реалистичности», «реалистической прозы» можно трактовать по-разному.
С одной стороны, мои «вещицы» легко прилепить к популярному направлению мистического или магического реализма. С другой, природа мистического тут странноватая. Как фольклорист и исследователь, я уже лет двадцать записываю устные рассказы о потустороннем и сверхъестественном. И именно этот мой интерес и устные истории реальных людей – в основе многих рассказов и повестей, вошедших в сборник.
Приведу только один конкретный пример – повесть «Знахари. Детские законы». Все персонажи в ней – с реальными прототипами; не соврал я и ни в одном лирическом отступлении, связанном с детством главного героя, – от лица которого ведется повествование. Но означает ли это, что повесть документальная? Нет, ни в коем случае. Это художественное произведение, здесь можно смело воспроизводить фразу-пластинку: «Любое совпадение с реальными ситуациями является случайным».
Тут автору, конечно, можно попенять, что он путает реализм с реалистичностью и правдоподобием. Но такое жонглирование терминами меня не привлекает, главное всё-таки в другом.
Моя реальность – именно такая. Я не представляю себе ни дня без чуда и чудесного. Люди вокруг – удивительны и непостижимы. Повседневность немыслима без ощущения того, что далекие и случайные события на самом деле не случайны, что всё связано и поступок в одном месте галактики мгновенно отражается в ином ее конце. Что я хочу этим сказать? Да вот что: природа реальности зависит исключительно от того, каковы мы сами, как мы глядим на себя и других и как оцениваем окружающее. Там, где один видит голую стену реализма, другой увидит рисунки богов.
В сказанном нет ничего нового. Но всё же каждый из нас ежедневно (точнее – ежеутренне) переоткрывает эту простую истину снова и снова.
Если мой читатель, закрыв книгу, ненадолго почувствует это – поймает чудесное в окружающем, предположит хотя бы на секунду, что за тонкой плёнкой реализма и повседневности просвечивает нечто другое – быть может, более реальное, чем сама реальность, – тогда я буду считать, что написанное сотворено не зря. Труд был со смыслом, а бытие не протухло.
И еще. Не стоит забывать, что потустороннему нельзя задавать вопросы, оно не любит вопросительных знаков… Оно вообще не любит пунктуации.
Эта книга впервые опубликована в 2020 году в издательстве «ФЭН» (Казань, Академия наук Республики Татарстан).
Город-сказка, город-мечта…
(из песни)
Глава 1. Вид снизу. Бригадирка
1.
«Эй, чуваки! «Я свобо-оден! Словно птица в небеса-ах!..». Так, впереди кирпичная стенка, о-опааа! Прыжок, еще прыжок – и снова вперёд. Хэй-хо!..
О, стоп, чел! Тут дело посерьезнее. Слушай приказ, Рослик! Нужно махнуть с заброшки вон на тот сарайчик. Да, квестик не из лёгких: крышка-то у сарая с гнильцой. Но я верю в тебя, верю…
Эх, говорила мне мама: сиди на жопе ровно – целéй будешь. Пошёл-пошёл-пошёл! Хо-ба! Группируемся! Есть! Выдержала крышка-покрышка!..»
Рослик лежит на бетонной свае, позеленевшей от дождей и времени. Ему удобно и хорошо; в руках блестит губная гармошка. Глаза упираются в небо, солнце – космическая батарейка – иногда показывается из-за облачной ваты и подпитывает его уставшее тело.
«Замаялся я сегодня чё-то, – думает парень. – Но как же, блин, клёво, чуваки! Как же клёво…».
На груди его, которая слегка поднимается и опускается, – лежит спецхайратник с укрепленной экшн-камерой. Дома он обработает заснятое и кинет в ютуб. Пусть народ прикалывается.
Он медленно, будто нехотя подносит к губам гармонику и начинает лабать что-то блюзовое, в духе старика Сонни Боя…
Рослику восемнадцать. У него вороньи волосы, стянутые в короткий пучок на затылке; тату сзади на шее – драконья морда с девичьими глазами; и цепкие худые пальцы на мускулистых руках. Он не учится и не работает. Он просто живёт. Он руфер, трейсер и сталкер. Город он любит – только не тот, что течёт мимо окон маршруток, авто и трамваев; не тот, что виден из серых глаз домов, поставленных раз и навсегда одними и теми же боками друг к другу. Нет. Он обожает другое: город крыш и зовущих к себе подвалов, город незаметных заброшек и живущих своей жизнью ливнёвок и коллекторов.
