Будем смотреть правде в глаза: сегодня он, по-видимому, не придет. Не знаю почему, но я это чувствовал. Последние несколько лет он всегда приходил ко мне в третий четверг ноября – День Памяти Всех Умерших. В этот день их всегда отпускали встретиться с близкими, хотя, может быть, и в другие дни им можно было возвращаться, но ко мне он заходил только в этот единственный день в году.
Как правило, вскоре после наступления сумерек раздавался стук в дверь, иногда в окно, а иногда, если я засиживался где-нибудь и приходил под утро, я заставал его сидящим в кресле с открытой и уже наполовину пустой бутылкой красного вина в руке.
Мы говорили обычно о самых банальных вещах: о музыкальных новинках, книгах, общих знакомых, короче говоря, простые разговоры «ни о чем». В принципе, и раньше мы виделись не особенно часто. Но… но в этот раз все было иначе: он не придет, я знаю. С чем это связано? Возможно, что он пробился – там у себя – на какую-нибудь должность (зная его, я бы не удивился), правда, я даже не знал, где он конкретно: в раю или в аду, хотя он ужился бы и там, и там. Хотя – я вдруг задумался – я ведь даже не знаю, отчего он умер и когда. Даже о том, что он умер, я слышал только от него самого, точнее, я так понял из его разговоров – напрямую он этого никогда не говорил. Я подошел к холодильнику, налил себе водки, выпил и решил, что сейчас лучше всего лечь спать и с утра начать пытаться узнать, что же тогда произошло.
Телефонный звонок сверлом впился мне в уши, голова раскалывалась. «Вот черт! – подумал я. – Почему никогда не получается выпить только одну, ну две рюмки? Почему надо обязательно надираться?» Я нащупал трубку и нажал кнопку приема.
– Алло, дружище! Ты чего, спишь что ли? – Это был мой старый приятель, один из тех, с кем мы провели когда-то «годы чудесные», хотя и учились в разных школах.
– А чего ты хотел?.. Времени-то сколько? – Я подошел к окну и раздернул шторы: небо на горизонте только начинало светлеть, но на улице уже было довольно много куда-то спешащих людей.
– Понятно. У тебя он тоже вчера не появился?
Уже вчера… Я поежился от внезапного – холодного и липкого – ощущения потери. День, которого я в глубине души ждал весь последний год, как-то незаметно пролетел, не принеся привычного успокоения, а значит, теперь придется еще год из дня в день ждать этой встречи. Я чувствовал себя ребенком, не нашедшим первого января подарка под елкой.
– Нет. Слушай, а как он вообще ушел? – я выливаю остатки теплой вчерашней водки в чайную чашку, выпиваю. – Я тут подумал, что он никогда об этом не говорил, да и остальные как-то по этому поводу не распространялись.
– Да, по правде говоря, я и сам не знаю. Я даже не уверен, что он вообще ушел. Сам знаешь, он вообще любитель театральных эффектов, даже если их никто кроме него не видит, – он помолчал. – Хотя чего тут театрального? Короче, слушай: давай приезжай ко мне, поговорим, а то что-то тоскливо.
– Базара нет!
Я положил трубку и стал одеваться, после чего умылся, позавтракал и какое-то время чистил зубы, ходя по квартире и слушая раз за разом одну и ту же на днях полюбившуюся песню.
Выйдя на улицу, я для начала заглянул в киоск – купить сигарет и пару бутылок пива на дорогу. Одну я выпил сразу, на лавочке в ближайшем парке, а со второй неторопливо направился в сторону центра – ехать на каком-либо транспорте не хотелось, к тому же на ходу мне всегда думалось лучше, а подумать было о чем. Для себя я уже твердо решил, еще вчера, что выясню, что с ним случилось.
Нашу дружбу всегда, в общем-то, трудно было назвать нормальной: он то пропадал где-то месяцами, то сваливался как снег на голову с кучей новых безумных идей, коньяком и какой-то безудержной веселой злостью. Или же мог посреди ночи позвонить и позвать гулять – в его понимании это означало бродить по каким-то затерянным улицам в таких районах, куда и днем-то желания соваться ни у кого, без крайне веских на то причин, не появлялось, причем на погоду ему всегда было плевать. И, надо признать, это действительно того стоило: гулкие шаги в тишине спящей промзоны или молчаливые, темные дома трущоб. Редкие тусклые фонари, пробивающиеся через темно-зеленую пыльную листву старых тополей, узкие арки под железнодорожными путями и берег темной реки с пением нехарактерного для нашей местности соловья. Все это создавало необъяснимо пьянящую, киношную атмосферу какого-то приключения или компьютерной игры.
Мы никогда не знали заранее, куда идем, по крайней мере я, – он, возможно, следовал какому-то своему внутреннему плану. Он всегда шел быстрым шагом, уверенно, будто куда-то опаздывал, через дождь, легко перепрыгивая по камням через почти невидимые в темноте лужи, и негромко говорил, быстро и насмешливо. Как-то раз я спросил его: «Куда ты постоянно торопишься? Если спешить, то можно прийти не туда. И вообще, кто спешит, тот ошибается». На что он немного раздраженно (мои взгляды на жизнь его часто злили) ответил, что от ошибок не застрахован никто и они зависят не от скорости движения, а только лишь от выбранного направления. И если оно выбрано неверно, то лучше упасть и понять, что ошибся, через пять минут, чтобы подкорректировать маршрут. Что это лучше, чем идти по нему неторопливо и осознать, что шел не туда, только в самом конце.
