Эссе об исчезающих смычкахкактаковых
Есть на свете люди, о которых всякие там писатели от музыки (теоретики и музыковеды) не собираются написать, наверное, ни строчки, несмотря на то, что эти люди никогда не были людьми ординарными. К этим самым – незаурядным, думается мне, относится мой отец – Анатолий Дмитриевич Лукьяненко. Никто мне не говорил, что он обладает настолько средними способностями, что и писать-то о нем не пристало. Как раз, наоборот, для большей части населения тех мест, в которых он обитал или обитает, отец всегда являлся и является примером безграничного обаяния, музыкального таланта, тончайшего чувства юмора, высокой культуры, обширного кругозора, физической силы (от природы), а также завидной стойкости перед любым количеством ликероводочных препаратов. Но не дай Бог, кто-то подумает, что он этим злоупотребляет! Он почти совсем не потребляет! Просто когда надо, он может перещеголять кого угодно, когда это сделать необходимо ради стоящего дела.
И так, хочешь не хочешь, а вступление уже состоялось. Я сам, не будучи искушенным в делах музыковедческих, беру на себя ответственность хоть как-то засвидетельствовать не только факт наличия жизни своего отца, но и обрисовать (насколько хватит терпения и наглости графомана) его некоторые выдающиеся черты, с которыми ему будет не стыдно покинуть пределы этого чудесного мира.
Что ж, ключ зажигания уже повернут вправо до конца твердой рукой автогонщика, и нет возможности ни заглушить мотор, ни дать задний ход, из-за отсутствия такового. Я уже было рванулся резко влево, чтобы выпрыгнуть из машины на ходу, но центробежная сила на повороте отбросила меня обратно внутрь кабины.
Когда стало очевидно, что затормозить не удастся и уже нельзя будет приостановить бег времени, у меня от волнения парализуется воля и подскакивает давление, аж до ста тридцати пяти. А если не доеду? Вдруг, не получится довести начатое до конца? А ведь литературный портрет – это даже не гонка с препятствиями и опасными поворотами, это не чемпионский финиш, являющийся результатом тяжелых тренировок, который со временем превращается в чистую статистику и выветривается из людской памяти. Это нерукотворный памятник и, как таковой, уже скоро будет навеки зафиксирован в электронной папке на рабочем столе моего компьютера. Из нее можно сделать огромное количество копий. Можно даже придумать так, что у каждого сына и дочери Земли будет храниться копия этого файла. Ликвидировать же эту маленькую историю можно будет только путем уничтожения человечества как такового, как единственно мыслящей и осознающей себя субстанции во Вселенной.
Что же касается непосредственно пишущегося в данный момент эссе, то оно, кстати, может и не состояться не только по причине моей неопытности писать портреты и натюрморты, но в большей степени из-за критического отношения моего отца к трудам поверхностным и тривиальным. Он всегда был и есть (и, надеюсь – будет) противником банальной, слезливо-сентиментальной прозы, а во мне ненароком могут пробудиться данные черты (при написании его портрета), видимо, из-за чрезмерной неуверенности в себе и боязни попасть впросак.
"Куда, куда?" – спросили бы врачи – урологи.
"Чистейший системно-векторный психологический недуг" – поясняют психологи. "Это очень серьезная болезнь. Надо лечиться. Приходите к нам, берем недорого!"
Но мы им ответим так:
"Ребята, беритесь за руки и идите на холмы!..
Что, не идется? И я к вам не пойду ни при каких условиях".
Мы все рождены в эпоху Кали-юги, то есть, в период большого недоверия и грандиозного обмана. Честная медицина почти исчезла с земной поверхности и уже не занимается врачеванием. А частная, что заполонила своей рекламой мировые телевизионные каналы, уже давно стала мировой финансовой пирамидой. Ну не хотят они лечить простого смертного (возможно, конечно, что уже и не могут). Но человечество все равно просиживает в очередях часами, днями, месяцами, чтобы отдать последнее, с великим трудом заработанное ради прямого и откровенного диагноза:
"Ой, Вы знаете, а у Вас геморрой! Вам надо сходить в аптеку, сейчас выпишу рецепт". И выписывает на сумму в несколько тысяч денег (не важно каких) для начала, я бы сказал, для разгона. А потом тебе предлагают посетить настоящего, серьезного, то есть, очень дорогого специалиста. И ты без очереди, всовывая в карман, как бы ничего не подозревающего, заведующего отделением, последнее, что заработал за прошлый месяц, заходишь в кабинет и ложишься на кушетку. И тут, вдруг, до тебя доходит, что за маской врача – уролога, скрывается вандал-изверг или, что еще хуже, простой отечественный гомосексуалист. Поэтому в поликлинику я больше ни ногой…
Несмотря на то, что вышеизложенная тема очень интересна и волнительна для большинства любителей беллетристики, бестселлеров, желтых страниц или, что еще примечательней, журнала "Квир", я вынужден периодически возвращаться к основной фабуле эссе.
Начиная делать первые наброски об Анатолии Дмитриевиче, видя только самое начало, но не подозревая куда может меня занести "скользкое перо" (хотя это и образно, но довольно анахронично – скорее клавиатура айпэда), я, все же, берусь за этот ответственейший труд, не надеясь на одобрение не только со стороны сильных от литературы сей, но и с более жесткой и бескомпромиссной стороны моего родителя.
