[1]
Город ждал двадцать тысяч лет.
Планета двигалась по своему космическому пути, полевые цветы распускались и облетали, а город ждал. Реки выходили из берегов, мелели и пересыхали, а город ждал. Ветры, некогда молодые и буйные, захирели, остепенились; облака в небесах, исстрадавшиеся, разодранные в клочья, истерзанные, обрели покой и плыли в праздной белизне. А город ждал.
Город ждал, всеми своими окнами и черными обсидиановыми стенами, и небоскребами, и башнями без флагов, и нехожеными, незамусоренными улицами, и незахватанными дверными ручками. Город ждал, а тем временем планета описывала в космосе дугу, следуя своей орбите вокруг сине-белого солнца. И времена года шли своей чередой, и сменяли друг друга мороз и палящий зной, а потом опять наступали холода, и опять зеленели поля и желтели летние лужайки.
Это произошло в летний полдень, в середине двадцатитысячного года – город дождался.
В небе появилась ракета.
Ракета пролетела высоко-высоко, развернулась, подлетела ближе и приземлилась на глинистом пустыре в пятидесяти ярдах от обсидиановой стены.
Послышался топот ботинок, ступающих по худосочной траве, и из ракеты окликнули тех, кто уже выбрался наружу:
– Готовы?
– Все в порядке, ребята. Будьте начеку! Идем в город. Енсен, вы и Хачисон пойдете впереди, в охранении. Смотрите в оба.
Город отворил потайные ноздри в своих черных стенах и прочную вентиляционную шахту, запрятанную глубоко в его теле. Мощные потоки воздуха хлынули вниз по трубам сквозь густые фильтры, задерживающие пыль, к тончайшим, нежнейшим спиралькам и паутинкам, излучающим серебристое свечение. Снова и снова нагнетался и всасывался воздух, снова и снова вместе с теплым ветром город вдыхал запахи с пустыря.
«Пахнет огнем, упавшим метеоритом, раскаленным металлом. Из другого мира прибыл космический корабль. Пахнет медью, жженой пылью, серой и ракетной гарью».
Информация, отпечатанная на перфоленте, пошла, передаваемая желтыми зубчатыми колесиками, от одной машины к другой.
Щелк-щелк-щелк-щелк.
Затикал, подобно метроному, вычислитель. Пять, шесть, семь, восемь, девять. Девять человек! Застрекотало печатающее устройство и мгновенно отстучало это известие на ленте, которая скользнула вниз и исчезла.
Щелк-щелк-щелк-щелк.
Город ждал, когда же послышатся мягкие шаги каучуковых подошв.
Великанские ноздри города снова раздулись.
Запах масла. Шагавшие люди распространяли по городу слабые запахи. Те попадали в гигантский Нос и там будили воспоминания о молоке, сыре, мороженом, о сливочном масле, об испарениях молочной индустрии.
Щелк-щелк.
– Ребята, будьте наготове!
– Джонс, не делай глупостей, достань пистолет!
– Город мертвый, чего бояться?
– Как знать.
От лающей речи ожили Уши. Столько веков они прислушивались к жалобным вздохам ветра, слышали, как опадает с деревьев листва, как из-под снега по весне потихоньку пробивается трава. И вот Уши, освежив смазку, принялись натягивать барабанные перепонки, туго-натуго, чтобы расслышать тончайшие оттенки биения сердец пришельцев, неуловимые, как трепыхание мотылька. Уши напрягли слух. Нос накачивал полные камеры запахов.
От страха люди вспотели. Под мышками у них появились темные пятна, взмокли ладони, сжимавшие оружие.
Город потягивал своим Носом этот запах, словно знаток, дегустирующий старинное вино.
Конец ознакомительного фрагмента.
