Последние капли воды – грязные стеклянные бусины – дрожали на горлышке фляги, отказываясь стекать. Она встряхнула флягу и поймала одну каплю пересохшим языком, а остальные упали на раскаленный песок и зашипели. Она смяла оловянную флягу в руке.
День был похож на раскаленную печь, и он твердо вознамерился ее поджарить.
Раздраженно зарычав, она посмотрела на мертвых существ.
Одно из них было значительно больше другого – лошадь. Одна из ее ног вывернулась под неестественным углом; сквозь пегую шерсть торчали обломки кости. Каштановые глаза лошади выкатились наружу и помутнели от жары.
Другой труп – поменьше, размером с человека, был замотан в кожаный мешок и связан прочной веревкой. Конец веревки она привязала к своему поясу.
Оба трупа уже начали смердеть.
Женщина еще раз окинула взором горизонт, размытый из-за жары. Он выглядел так же, как и в прошлый раз. Под непреодолимым синим небом раскинулся бесконечный, безликий золотой ковер дюн: недостижимый перевернутый океан манил, издевательски приглашал нырнуть в его глубины.
Солнце стояло высоко над головой, нагревало ситцевую рубаху женщины и белый кожаный капюшон, который не давал лучам запечь ее мозги. Завершали костюм натертые золой кожаные штаны, черные перчатки и сапоги.
Когда она уже не могла оставаться рядом с трупами, она заставила себя встать. Почему-то при этом она почувствовала, что ей стало еще жарче. Веревка, привязанная к ее поясу, натянулась. Женщина двинулась вперед. Ей нужно преодолеть еще много миль. Слишком много.
– Твои похороны.
Слова были искаженными, неопробованными. Он наконец-то нарушил тишину. Она не соизволила посмотреть на него, но холодный ветерок подсказал ей, что он рядом. Она никогда бы не призналась в этом вслух, но сейчас она мечтала о том, чтобы он подошел поближе – просто чтобы на миг избавить ее от жары.
– Я говорю, это твои…
– Я все слышала, старый козел. Возвращайся к своим размышлениям.
Переход по пустыне – не веселая прогулка по большим дорогам великого Аракса. Каждый шаг становился выпадом в поединке между ее решимостью и пустыней. А решимости у нее было в избытке. Она сосредоточила свое внимание на задаче. С трудом продвигаясь вперед, она сжимала какой-то комок на груди – монету, висевшую на цепи под рубахой.
За спиной у нее раздавались пустые угрозы:
– Твой труп найдут рядом с моим. Он раздуется на солнце, и вся твоя легендарная красота сгорит без следа.
Еще шаг. И еще. И еще.
Он усмехнулся. Его голос еще не сформировался, и поэтому смешок вышел влажным, хриплым. Она крепко сжала веревку потрескавшимися руками и дернула.
– Твое тело уволокут прочь, словно кусок жучиного мяса, который пролежал неделю – так же беззастенчиво, как ты сейчас обращаешься с моим.
Женщина резко развернулась.
– МОЛЧАТЬ!
Инстинктивно она потянулась к его горлу, но ее пальцы сжали только лишь холодный туман.
Он отступил назад; на его голубой шее не осталось ни следа – если не считать прерывистого, зазубренного шрама от удара ножом, которым она отняла у него жизнь. Шрам сиял ярче, чем другие кружащиеся струйки пара; его края казались почти белыми.
– Ты что-то забыла?
Он улыбнулся; эта мерзкая ухмылочка слишком часто появлялась на его лице, пока он был жив. Она надеялась, что улыбка умрет вместе с его телом, но, увы, этого не произошло.
– А ты ничего не забыл? – Женщина похлопала по висевшему у нее на поясе медному кинжалу.
– Ты не посмеешь убить меня дважды! – оскалился он, грозя ей пальцем.
Она потянула за рукоять кинжала. Медный клинок блеснул на солнце.
– Скажи еще что-нибудь, тогда и узнаем, что я посмею сделать.
Остроумного ответа, как и едких, наполненных ненавистью, слов, не последовало. Призрак отступил и, мрачно ухмыляясь, поплелся за своим трупом, который женщина бесцеремонно тащила между дюнами.
Женщина потянула за капюшон, чтобы закрыть лицо.
– Видишь? С тобой всегда было приятнее общаться, когда ты держал рот на замке.