Год двадцатый – четыре всадника
Лагуна, Бразилия
Я всегда знала, что еще увижу Голода. Назовите это интуицией, но я знала, что этот сукин сын вернется.
Прибрежный бриз развевает на мне юбку, треплет мои темные волосы. Женщина неподалеку бросает на меня злобный взгляд.
Я не покинула то, что осталось от моего города, – города, где обочина дороги выстлана нашими телами. Не знаю, почему остались другие жители Лагуны, у них-то нет такого оправдания, как у меня.
Я бросаю взгляд на Элоа. Лицо у стареющей мадам решительное. Если ей и страшно, то она этого не показывает. Ей есть чего бояться, но я об этом помалкиваю.
Я смотрю туда же, куда и она: на пустую дорогу, вьющуюся вокруг одного из холмов, на которых раскинулась Лагуна[2].
Стоит зловещая тишина.
Бо2льшая часть приморского городка, где я прожила последние пять лет, заброшена. Наши соседи собрали все ценное, что у них было, заперли дома и разъехались. Даже почти все обитательницы борделя сумели тихо ускользнуть. Не знаю, вернутся ли они когда-нибудь.
Не знаю, вернется ли хоть что-нибудь из прежней жизни.
Мне самой не до конца понятно, какие чувства это у меня вызывает.
Какая-то немолодая женщина, проходя мимо, толкает меня плечом.
– Шлюха, – бурчит себе под нос.
Я оборачиваюсь и встречаю ее ледяной взгляд.
– Прошлой ночью твой сын иначе меня называл, – говорю я, подмигивая.
Женщина только ахает. Вид у нее явно возмущенный, однако она поспешно проходит мимо.
– Хватит нарываться, – одергивает меня Элоа.
– Что? – спрашиваю я с невинным видом. – Я защищаю свою честь.
Она смеется, но взгляд ее уже снова устремлен на дорогу, и обветренная кожа вокруг глаз собирается в напряженные морщинки.
Люди рядом с нами держат в руках кувшины с вином, мешочки с кофейными зернами, ведра со свежевыловленной рыбой, корзины с лепестками цветов, чтобы усыпать ими землю, кошельки с драгоценностями, стопки тончайших тканей, и чего еще только там нет. Дань, достойная властелина.
Вот уж не знаю, сдалось ли все это всаднику и на кой черт.
Что я знаю точно, так это то, что остаться здесь было крайне неудачной идеей – даже для меня, непревзойденной мастерицы по части неудачных идей.
Правда, у меня-то есть оправдание. У Элоа и остальных его нет.
Минуты складываются в часы, а мы стоим все так же молча и хмуро.
Может, он все-таки не приедет? Лагуна – это же крошечный городишко, едва ли достойный его внимания.
Впрочем, Анитаполис тоже едва ли стоил его внимания, однако это не помешало ему стереть город с лица земли.
По рядам, прерывая мысли, пробегает ропот. Мой пульс учащается.
Он здесь.
Даже если бы толпа не выдала никакой реакции, я бы все равно почувствовала перемену в самом воздухе.
При мысли о Голоде я испытываю целый коктейль эмоций.
Любопытство, застарелая боль и прежде всего – нетерпеливое ожидание.
И тут я вижу его – Жнеца.
Он восседает на угольно-черном коне, его бронзовые доспехи сияют так ярко, что из-за этого блеска почти не разглядеть огромную острую косу на спине. Жнец останавливается посреди разбитого шоссе, соединяющего оба конца моего города.
Даже издалека у меня перехватывает дыхание и щиплет глаза. Я не могу сказать, что я чувствую, знаю только, что моя профессионально сделанная маска сползает с лица при виде Голода.
Он еще более потусторонний, чем я запомнила. Все это время я раз за разом возвращалась к воспоминаниям о нем, и все же вид его во плоти поражает.
Элоа рядом потрясенно охает.
Жнец, прозванный так из-за косы, и его конь неподвижны как статуи. Он слишком далеко, я не могу отсюда разглядеть его пронзительные зеленые глаза или вьющиеся волосы. Но знаю, что он-то видит нас всех. Не думаю, что мы его сильно впечатлили.
Через несколько долгих минут Голод ударяет коня в бока, и тот пускается рысью через мост. Люди бросают цветы на дорогу, усыпая ее яркими лепестками.
Медленно-медленно он движется ко мне – все ближе и ближе.
Сердце гулко стучит.
И вот он проезжает мимо – великолепный, как бог. Волосы цвета расплавленной карамели, загорелая кожа всего лишь на тон или два светлее. Острый точеный подбородок, высокий лоб, резко выдающиеся скулы, надменный изгиб губ. Но сильнее всего поражают его глаза цвета зеленого мха. Дьявольские глаза.
Он широкоплеч, и бронзовые доспехи, украшенные спиралевидными цветочными узорами, плотно облегают его мощный торс.
Вблизи его красота потрясает меня до глубины души.
Он гораздо, гораздо более потусторонний, чем я запомнила.
Как ни привлекательны черты лица Голода, как ни взволнована я, однако в душе у меня начинают пробиваться первые росточки настоящего страха.
