И с кого спросить, я вас спрашиваю?
Эти там, те тут,
а тех до сих пор никто ни разу…
Виктор Черномырдин
Премьер-Министр РФ в 1992—1998 гг.
Уважаемый читатель, текст, который вы держите в руках, это естественное продолжение предыдущей автобиографической повести «Хроника одного солнечного цикла». Новое повествование охватывает период с 1988 по 1994 годы моей своеобразной, очень непростой, но, как мне кажется, достаточно интересной жизни.
С названием повести произошел некий казус. Первоначально я хотел называть ее «Гниловатые времена», что в полной мере отражало мое собственное мироощущение и отношение к этому периоду новейшей российской истории. Во многом сие обстоятельство определялось тем, что я довольно долго воспринимал распад Советского Союза почти как личную трагедию.
Однако, один мой очень хороший приятель, прочитав текст заявил, что ему понравилось все, или почти все, кроме названия, так как лично для него этот период являлся чуть ли не «временем надежд».
Из-за этого, в один прекрасный момент, я даже был готов поменять название книги. Скажем на «Хреноватые времена», что на мой взгляд хотя звучит несколько более политкорректно, но все же не вполне отражает суть вещей и атмосферу той эпохи. Поэтому, я вовремя одумался и оставил все так как оно было задумано в первоначальной редакции книги.
В заключение остается лишь добавить стандартную «мантру», что все описанное – это самый беспардонный вымысел, что все возможные совпадения с реальными событиями абсолютно случайны, что никакие претензии не принимаются в принципе, однако, автор приносит все возможно-всяческие извинения людям, которые найдут в моем тексте что-то оскорбительное для себя лично.
После этих проникновенных слов остается только одно – пожелать всем приятного чтения…
На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит
Игорь Губерман
Отпуск лета 1988 года, наше дружное семейство: я, моя жена Лена и одиннадцатилетняя дочка Ольга провели в Латвии на базе отдыха Вайвари. Это счастье досталось нам через профсоюз МИСиСа, где на кафедре кибернетики трудилась в те годы моя супруга.
Наверное, наше курортное заведение можно считать весьма типичным, и походило оно на большинство подобных учреждений Советского Союза тех лет. Отдыхающие получали в нем тихое семейное счастье в деревянных хибарках, стоящих неподалеку от пляжа.
Песчаные дюны, высокие сосны, холодное мелкое море. На дорожках среди деревьев иногда можно встретить даже поджарых прибалтийских зайцев. Море такое мелкое, и чтобы добраться до более-менее глубокого места, надо долго брести по колено в холодной балтийской воде.
Все – как и везде. Кроме продуваемых ветром щитовых хибарок, добротный бревенчатый дом, для VIP персон. Кормили всех в общей столовой и кормили прескверно. Прибалтийская аккуратность, якобы, привитая латышам немцами, видимо миф, полностью уничтоженный в то время социалистической реальностью. Грязновато, хамовато и бедновато.
Старая Рига. До нее ехать чуть меньше часа на электричке. Историческая часть города показалось тогда мне очень маленькой. Такой игрушечный городок из немецкой сказки, окруженный хрущевскими пятиэтажками. Достопримечательностей достаточно только, чтобы три раза сказать «ах» или «ох», а затем выпить чашечку кофе. Больше в Риге делать было нечего.
Прибалтийская музыка слов – Пумпури, Булдури, Майори. В это время проходил первый песенный фестиваль в Юрмале. Естественно, билетов у нас нет, слушаем с дочкой песни за оградой. А там, на сцене, поет молодой Александр Малинин.
Партконференция – тихое недоумение мысли. Ощущение – на нас накатывает «катастройка». Предчувствия – самые недобрые. КПСС делает себе прилюдное харакири. Ясное понимание – в недалеком будущем пострадают все.
Я в то время довольно много играл в теннис. В большой, настоящий теннис. На корте познакомился с неким прибалтом. Примерно моего возраста, насколько помню, такой интеллигентный латыш-гуманитарий.
Платил за все я. За корт, за мячи, за прислугу. Угощал его пивом. Я мог тогда себе такое позволить. Мой спарринг-партнер, видимо по совместительству еще и большой жмот. А может быть, у него просто не было денег?
Сколько же злобы переполняло прибалтийского друга. Злоба – за то, что деньги плачу я, злоба – за то, что за него платит русский, злоба за то, что я играю в теннис лучше его. Ненависть – что это он, здесь, у себя на родине, как бы в услужении у русского парня – фактически, этакий спортивный жигало. Так ведь должен же я, с кем-то играть?!…
Он ненавидел меня, но, тем не менее, регулярно приходил на корт точно в оговоренное время. Великая вещь Халява, на нее и уксус сладкий! Халявность – основной принцип жизни прибалтийских республик СССР того времени. Ненавидеть русских, но брать у них деньги и жить за их счет.
Я играя стал немного поддаваться, он это понял и стал ненавидеть меня еще сильнее. После того, как он узнал, чем занимаюсь, его злоба просто стала выплескиваться «бурным потоком».
