Санчо, ты сказал больше, чем сам понимаешь, – ответил Дон Кихот, – ибо есть много людей, которые трудятся над тем, чтобы разрешить разные вопросы, а когда они разрешены, то оказывается, что они и гроша ломаного не стоят.2
Старик был очень сильным несмотря на возраст.
Старик проснулся. Он лежал на узкой лавке. Первые лучи солнца заглядывали в крошечное окошко жилища пастуха. В глиняном очаге горел огонь. Старик надел пуховую куртку и вышел наружу. Было солнечно и морозно. На траве иней. Горы покрыты снегом. Стадо яков перегоняли вниз. Он еще долго слышал бренчание их колокольчиков.
– Я бы мог позвонить ей и сказать, что останусь с тобой еще на пару недель.
Первые тридцать дней у старика был напарник, но снегопады и дожди с градом не дали штурмовать Вершину.
– Нет. Не стоит заставлять ее ждать слишком долго.
– Нельзя идти туда одному.
– А тебе нельзя оставаться дольше.
– Тогда вернемся вместе!
Старик не ответил. У него больше не осталось других планов. Только эта Вершина.
– Возьми хотя бы мой спальник. Твой уже старый.
– Старый не значит плохой. Я тоже старый.
– Возьми, пожалуйста. Я хочу помочь тебе хотя бы этим.
– Ты уже много помог мне.
– Помнишь, как ты впервые взял меня в горы?
– Да, тогда ты чуть не убил нас. Я еще не успел сделать станцию, а ты уже полез. Мне пришлось остатками зубов цепляться за камни, чтобы мы не улетели вниз.
– Прости за это.
– Теперь ты хороший альпинист и хороший друг. Спасибо за спальник. Я возьму его – старик посмотрел в глаза юноше.
– Отдашь в Москве, когда вернешься. Я угощу тебя пивом.
– Да, когда вернусь.
Дальше старик должен был идти один. Юноша был ему как сын. У старика никогда не было сына, только дочь. Дочь старика давно умерла.
Старик вышел рано утром. Перешел перевал. В долине, запертой со всех сторон горами был монастырь. Старинные стены казались крошечными на фоне гигантских вершин. Чуть в стороне, стоял лагерь японских альпинистов. Паломники с неподвижными лицами перебирали четки, беззвучно шевелили губами. Другие крутили медные цилиндры с молитвами. Шерпы несли на носилках больного горной болезнью. Высота была около четырех тысяч метров.
Старик старался обходить людей.
Ледяной ветер дул со снежных полей. Растительность осталась позади. Старик шел среди скал, осыпей и льда. Горные цепи тонули в бесконечно далеком горизонте. С гребня высотой около пяти тысяч метров увидел Вершину. Старик вновь почувствовал себя свободным. Была идеальная погода для восхождения.
Рюкзак весил около сорока килограмм. Старик шел мерно, почти не расходуя силы. Вечером, он долго лежал без сна и смотрел на свою Вершину.
Утром вышел на ледник. Он был весь искорёжен. Заваленная камнями ледовая чаша предстала перед стариком, как штормовое море, укрытое обломками кораблей. Когда проходил неудачно провалился в небольшую трещину. Упал всего по пояс, но ударился лицом о камень.
На следующий день глаз совершенно заплыл. Половина лица частично онемела. Вечером все затянуло облаками. Ближе к утру немного прояснилось. Старик даже видел Вершину, мерцающую алыми искрами в лучах вздымающегося солнца. Показались бескрайние снежные поля. Пик сверкал ребрами, гранями и ледниками. Его очертания казались близкими и привычными, словно старик провел рядом с ним всю жизнь.
Старик стоял и пристально вглядывался в огромное небо и огромную Вершину. Потом все снова затянуло туманом. Он собрал вещи и двинулся в путь. Дальше возвышались отвесные склоны ледопада. Они поднимались на сотни метров над фирновыми полями ледника.
«Что же, пройти осталось всего две тысячи метров»
На следующий день начался ураган, который продолжался четыре дня. Старик лежал, скрючившись в своей палатке. Мысли путались из-за высоты, наверное. Ему мерещилась последняя Вершина. Это было как сон. Гора росла по мере того, как он вглядывался в нее. Все величественнее она вздымалась над облаками и космосом. Становилась космосом. Странно, но он не вспоминал ни о чем, что было ему дорого когда-то. Он не вспоминал о женщинах, своих достижениях и неудачах, не вспоминал о дочери. Только о Вершине, такой огромной что было больно глазам. Потом вспоминал стихи, которые заучил в юности. Мало, что осталось в памяти. Разве, что небольшие отрывки:
«Передо мной – корабль. Трепещет парус.
Морская даль темна. Мои матросы,
Товарищи трудов, надежд и дум,
Привыкшие встречать веселым взором
Грозу и солнце, – вольные сердца!
