Глава I
Perigrinatio est vita[1]
Задумчивая душа склоняется к одиночеству.
Омар Хайям
Красота – абсолютна. Человеческая жизнь, вся жизнь покоряется красоте. Красота уже существовала во Вселенной до человека. Красота останется во Вселенной, когда человек погибнет, но не наоборот. Красота не зависит от ничтожного человека, барахтающегося в грязи.
Джек Лондон
Люди настолько удивительны: биологически мы все практически идентичны, но можно ли назвать нас всех одинаковыми? Однозначно нет. Все наши процессы (мыслительные) складываются всецело по-разному. Вот мы с сестрой. Мы пережили одно и то же детство, ели одну пищу, читали одни книги, нас любила одна мать, но, оказавшись в эту холодную январскую ночь на вокзале, – в наших головах роились совершенно разные мысли, и вели мы себя совершенно различно. Я – будучи человеком вспыльчивым и неусидчивым, несколько раз перепроверила наши билеты, наличие паспортов, прошлась по перрону, сравнила на электронном табло время прибытия со временем на билетах, пересчитала сумки и мысленно расположила их уже в купе, чтобы было максимально удобно. Я успела это за три минуты, в течение которых моя сестра просто стояла спокойно под порывами январского ветра, поеживалась и рассматривала ночное небо, которое в эту ночь, как ни удивительно, было безоблачным.
– Смотри! – воскликнула сестра.
– Что такое? Мы что-то забыли, да? Я так и знала, вот черт, – за эти пару секунд в моей голове пронесся сюжет неудач, и я пыталась вычислить, что именно мы забыли.
– Нет, угомонись и постой со мной. – Я послушно встала рядом и проследила за ее взглядом. Темное небо было в россыпи ярких звезд, холодный свет луны ярко освещал пути, до которых не дотягивался свет фонарей.
– Незачем так волноваться, – из ее рта вышли клубки пара, – даже если и было что-то забыто – это уже не так важно. Мы едем, чтобы начать что-то новое, так зачем же нам тянуть так много старого?
– Потому что мне это важно, я не хочу оставлять то, что мне важно.
– Мы уже это оставили.
Больше не о чем было говорить, она была права. Самое важное – это жизнь в этом городке, и мы уже ее оставили. И по факту можно ехать только с самым необходимым, но человек не так просто устроен… Он привязывается к вещам, увозит их с собой и надеется, что эта вещь сохранит все воспоминания, всю ту старую жизнь, которую он где-то там оставил. Так мы и простояли до прибытия поезда на пустом перроне, выдыхая клубочки пара и рассматривая звезды. «Восхитительно, – подумала я, – это те же самые звезды, на которые смотрел Ван Гог, когда рисовал “Звездную ночь”, и та же самая луна, на которую смотрел Эрих Мария Ремарк с мостовой, выкуривая сигару и выпуская дым в тот же самый воздух, которым я дышу сейчас. Разве это не может не вдохновлять на жизнь?» – Мои размышления были прерваны гудками приближающегося поезда.
Из вагона на перрон вышла полноватая проводница и закурила сигарету, мы подошли к ней.
– До Нью-Йорка? – сухим севшим голосом спросила женщина, явно не познавшая манер, ибо не стеснялась дымить прямо нам в лицо.
Мы кивнули, стараясь не вдыхать дым, витавший рядом с ней.
– Билеты есть?
– Есть, – ответила я, и она пропустила нас в вагон.
Наше купе было пустым, окна запотели, поскольку тут очень хорошо топили. Поезд тронулся, сначала не спеша, а потом в своем привычном ритме. Слышались гудки и монотонный стук колес, такой успокаивающий и естественный, что хотелось тут же улечься на койку и заснуть, как в легко покачивающейся колыбели.
Мы сняли верхнюю одежду и сели друг напротив друга. В купе зашла уже знакомая нам проводница и попросила показать проездные билеты. Мы с сестрой спокойно предоставили их.
– Паспорта, – моя сестра подала свой паспорт, женщина внимательно изучила его.
– Джулианна Белл. Разве две буквы «н» должно быть в имени? Если это ошибка, вам стоило бы исправить это. Ой, такая история! У моей кузины в паспорте как-то вписали лишнюю букву, представляете? Так она потом столько денег отдала, что моей грешной жизни и не познать такие суммы, – и проводница, которую, как позже выяснилось, звали Абигейл, захохотала, возвращая паспорт в руки моей сестре. Было вполне ясно, что вопрос этот задан был не для того, чтобы услышать ответ. Ведь в имени моей сестры никакой ошибки не было, ее имя происходило от соединения двух имен: Джули – Анна, так звали наших бабушек.
– Мелисса-Ли Белл, как цветок, что ли? – невежественность проводницы раздражала меня, и я кивнула, дабы быстрее закончить данную процедуру. На самом деле, она была близка, ведь и вправду есть такое растение, но оно травянистое и никак не является цветком.
Уложив все вещи и расстелив постельное белье, мы стали укладываться спать, час был поздний. Кто-то хлопнул дверью купе, и я заметила, как Джулианна вздрогнула.
– Посмотри на меня, – я протянула руку сестре, она послушно взглянула на меня. Я почувствовала горячую, сухую и шершавую от морозов руку. В этом желтоватом свете купе на меня смотрели серые большие глаза, пухлые губы потрескались, лицо имело мягкие черты, но взгляд был неестественно серьезен для нее – это совершенно не сочеталось с гармоничностью глаз и правильного ровного носа. Даже грубоватая челюсть, выдававшая в ней волевого человека, не подходила к тяжелому взгляду моей всегда такой мягкой сестры. Теперь от нее сквозило холодом и отреченностью, и дело было не во мне, а в том, что случилось. Потому она так жаждала оставить это все в том городке.
