Каждый день по дороге в школу я проходила мимо слепого старика с аккордеоном на Мэйн-стрит. Он сидел на скамеечке под навесом супермаркета «Эй-энд-Пи» на углу Мур-авеню, а перед ним на одеяле лежала собака-поводырь. На шее у собаки повязана красная бандана. Черный лабрадор. Я точно знаю – моя сестра Беатриса однажды спросила его:
– Простите, сэр, что это за собака?
– Джони – черный лабрадор, мисс, – ответил он.
– Какой он милый! Можно его погладить?
– Лучше не надо. Она сейчас на работе.
– Хорошо, спасибо. Всего доброго!
– Счастливо, мисс.
Моя сестра помахала ему. Он, естественно, не мог этого знать и поэтому не помахал ей в ответ.
Беатрисе тогда было восемь. Я это хорошо помню, я тогда только начала ходить в детский сад при школе Бичера.
Сама я никогда не разговаривала с аккордеонистом. Если совсем честно, я его тогда побаивалась. Всегда открытые глаза затуманены, взгляд остекленел. Эти бежевые глаза напоминали белые мраморные шарики с коричневыми разводами. Меня они пугали. Я немного опасалась и его собаки, что уж совсем странно, потому что вообще-то я люблю собак. У меня у самой есть собака! А его пса с поседевшей мордой и каким-то липким взглядом я боялась. Но – и это «Но» с большой буквы – хоть я и трусила, я всегда бросала доллар в раскрытый футляр аккордеона. И каким-то образом, даже когда старик играл на аккордеоне и как бы тихо я ни подкрадывалась, он всегда слышал шорох долларовой банкноты, падающей в футляр.
– Боже, храни Америку! – говорил он в воздух, кивая в моем направлении.
Это всегда меня поражало. Как он все слышал? Откуда знал, в каком направлении кивать?
Мама объяснила, что у слепых людей развиваются все остальные каналы восприятия, чтобы компенсировать утерянный. Из-за того что он был слеп, у него развился суперслух.
Тут мне, конечно, стало интересно, а обладал ли он другими суперспособностями? Например, когда зимой было ужасно холодно, владел ли он магической способностью сохранять пальцы в тепле, чтобы нажимать клавиши? И как он сам согревался? В особо морозные дни, когда я начинала стучать зубами от холода на ледяном ветру, не пройдя и пары кварталов, как у него получалось играть на аккордеоне? Иногда я замечала ледяные ручейки на его усах и бороде, иногда он наклонялся проверить, укрыта ли собака одеялом. Значит, он чувствовал холод, но как он мог продолжать играть? Если это не суперспособность, то я не знаю, что это!
Зимой я всегда просила у мамы два доллара вместо одного, чтобы бросить ему в футляр.
Шурх. Шурх.
– Боже, храни Америку!
Он играл все время одни и те же восемь или десять песен. Только на Рождество добавлялись «Рудольф, Красный нос» и «Слушайте, ангелы-вестники поют!». А все остальное время это были одни и те же песни. Мама знала названия некоторых – «Делайла», «Тема Лары», «Вот это были деньки!». Я нашла и скачала песни с такими названиями, и правда, это оказались они. Но почему именно они? Это были единственные песни, которые он выучил, или единственные песни, которые он помнил? Или он знал еще кучу других песен, но играл только эти?
От всех этих вопросов мое любопытство только разгоралось! Когда он научился играть на аккордеоне? Маленьким мальчиком? Мог ли он видеть тогда? Если он был слепым, как он мог читать по нотам? Где он вырос? Где он жил, когда не сидел на углу Мэйн-стрит и Мур-авеню? Иногда я видела, как он бредет по улице со своей собакой – правой рукой он держал ее за поводок, а в левой нес футляр с аккордеоном. Они плелись так медленно! Не похоже было, что они могут далеко уйти. Так куда же они шли?
Я бы задала ему много вопросов, если бы не боялась. Но я так ни разу и не спросила его ни о чем. Я только бросала ему долларовые купюры.
Шурх.
– Боже, храни Америку!
Всегда одно и то же.
Когда я подросла и перестала его бояться, вопросы, которыми я задавалась раньше, больше не казались такими уж важными. Я так привыкла его видеть, что теперь не обращала внимания на его затуманенный взгляд и не думала, есть ли у него суперспособности. Но я по-прежнему давала ему доллар, проходя мимо. Правда, теперь это была скорее привычка – как приложить проездной к турникету в метро.
Шурх.
– Боже, храни Америку!
Когда я пошла в пятый класс, я перестала его встречать, потому что ходила в школу другой дорогой. Средняя школа Бичера на пару кварталов ближе к нашему дому, чем начальная, так что теперь я иду в школу с Беатрисой и Эйми, моими старшими сестрами, а возвращаюсь домой с моей лучшей подругой Элли и с Майей и Линой, которые живут по соседству. Иногда, в начале учебного года, мы ходили перекусить в «Эй-энд-Пи» сразу после школы, и тогда я видела человека с аккордеоном, давала ему доллар и слушала, как он благословлял Америку. Но когда стало холоднее, мы туда ходили не очень часто. Вот почему я только за несколько дней до зимних каникул – когда пошла с мамой за покупками в «Эй-энд-Пи» – поняла, что слепой старик с аккордеоном на углу Мэйн-стрит пропал.
Как сквозь землю провалился.
