Он зашел в темную проходную двора, задумчивый и рассеянный, когда неожиданно перед ним возникла фигура и объявила женским голосом:
– Деньги давай!
– Сколько? – спросил безразлично, заметив в руках девушки ствол.
– А давайте все.
– На! – вырвал он театрально, словно сердце, бумажник из-за пазухи.
– Что же вы так без сожаления сорите деньгами? – взяла незнакомка кошелек, вытащила купюры и, бросив ему в ноги опустевший кожаный чехол, зачем-то пересчитала деньги.
– Скучно, – поднял он портмоне и сунул его обратно к сердцу.
– Так вы, наверное, только с хорошими людьми общаетесь?
– Пожалуй, если не считать вас.
– Вот и мне скучно.
– Так вы, наверное, никого не любите?
– Даже не знаю, что ответить. Выровняло всю любовь, как катком, плоская она стала что ли, – поежилась от холода девушка и втянула свою длинную шею в плечи.
– Замерзли совсем?
– Конечно, полчаса вас ждала в этом закоулке.
– Почему выбрали именно этот, здесь же довольно светло? Хотя могли бы шмальнуть по фонарю, чтобы запустить сюда мрак.
– Именно поэтому, – снова поежилась она.
– Чаю не хотите выпить? Я живу в этом дворе на седьмом этаже.
– Жаль, что не на седьмом небе…
– С вашей игрушкой это можно исправить.
– Вам не кажется странным, что жертва приглашает преступника на чай? – переступала стройными ножками на высоком каблучке девушка.
– Нельзя же вас отпускать в таком состоянии, вы ведь черт знает что можете натворить. К тому же у вас приятный голос.
– Спасибо, а с чем будет чай? – улыбнулась девушка и убрала пистолет в сумочку.
– С клубничным вареньем.
– Откуда у вас оно?
– Разве я похож на человека, у которого не может быть клубничного варенья?
– Очень похожи. У скучных людей даже с сухарями туго.
– Почему?
– Потому что они предпочитают есть в одиночестве пирожные в кафе.
– Давайте поспорим!
– Давайте, только чем вы будете платить? Ведь денег у вас уже нет.
– Может, дадите в кредит?
– К сожалению, мой банк только что закрылся. Есть другие предложения?
– Павел, – протянул он руку.
– Руку мне действительно давно никто не предлагал. Фортуна, – сняла она перчатку и в ответ протянула свою ладонь. – Кстати, у меня есть свежий батон. Не смогла удержаться, проходя мимо булочной.
– Тогда сам Бог велел.
– Что велел?
– Даже если вы на краю отчаяния, стоит ли бежать от чая?
– А с чего вы взяли, что я на краю?
– Преступление всегда край. Ну, так мы идем или нет?
– Страшно.
– Чего вам бояться, у вас же пушка!
– Вдруг соблазните меня и изнасилуете.
– Хватит уже мечтать, – едко пошутил Павел. – Еще раз повторить про пушку? Вон мой подъезд, – указал на серую скалу из кирпича, которая поблескивала стекляшками неспящих окон. В небе спокойно дремала луна, прикрывшись темным одеялом случайного облака. Даже свежий весенний воздух не вдохновлял ее на подвиги.
– Старый дом, – двинулась она в сторону подъезда, не глядя на попутчика.
– Кто здесь только не жил.
– Что, все умерли? – робко пошутила Фортуна.
– Только великие.
– А вы хотели бы к таковым относиться? – двигалась она медленной легкой походкой чуть впереди него.
– Уже нет. Хочется жить, а не относиться.
– А вы что делаете?
– Снимаю.
В этот момент Фортуна остановилась и обернулась.
– Я про квартиру, – затянул неувязочку Павел.
– Так лучше.
Неожиданно навстречу им выбежала какая-то шавка и начала истошно материться.
– Черт, бегают тут всякие, – вздрогнула Фортуна.
– Не бойтесь, она не кусается, – отозвался из темноты голос. Хозяин не спеша перебирал ногами вслед за четвероногим другом.
– Я тоже не кусаюсь, но зачем же об этом так орать?
– Она в наморднике, – не услышал ее слов владелец собаки.
– Лучше бы ей глушитель надели, – добавила еще тише Фортуна.
Дом был действительно пожилым и грузным, с лишним весом опыта и недомоганий. Шершавое мрачное лицо прошлого века, изъеденное окнами, лишний раз напоминало, что по ночам его мучила бессонница. А всякий раз, когда входили люди, он открывал рот, тяжело вздыхая и громко чмокая губами, провожал их в глубь себя, по широким бетонным лестницам, в свой внутренний мир, где теплилась жизнь. Он, как никто другой, знал, что жизнь – это цепь причин и следствий, которую надо постоянно смазывать любовью, чтобы не скрипела от обстоятельств. Гулкие шаги жильцов, как стук сердца, отдавались в его душе. Давление было ни к черту: то опускалось, то поднималось, как сейчас. Наконец лифт остановился на седьмом и из него вышли мужчина и женщина.
* * *
– Вы всегда с собой на дело берете батон? – с интересом разглядывал Павел красивые руки своей неожиданной гостьи, принимая из них хлеб.
Фортуна, гармонично встроенная в кухню Икеи, промолчала. Под ножом у Павла затрещал багет. Полетели крошки. Вместе с хрустом раздался запах свежего хлеба. Звук только усиливал аромат, будто хотел взять на себя его функцию. Павел смотрел на Фортуну, она на него. Они могли так бог знает сколько времени: он не знал, что сказать, и она не знала, что слова уже не имеют значения. Губы ее улыбнулись и закусили бутерброд с колбасой, который успел приготовить Павел, потом они приняли фарфор и горячий чай.