Я свернул с шоссе, как вдруг на дорогу выбежал заяц. Серый шустрый он пронёсся прямо перед моими колёсами. Я резко затормозил. Клубы пыли взметнулись вверх, а заяц исчез. Он скрылся в высокой траве.
Я вышел из машины. Воздух был чист и свеж, пахло надвигающимся дождём. Просёлочная дорога уходила в поле и вела к деревне. Туда я и направлялся, коря себя за то, что так долго заставил ждать своего визита мать. Ещё в конце весны просила она приехать поправить в доме крышу. Я же собрался только сегодня. Стоял уже август, последние дни лета, за которыми последует сырой сентябрь.
Пшеницу уже скосили. Повсюду на полях ещё лежали тюки с соломой.
«Мог бы выбраться и раньше», – упрекал я себя.
Мать о помощи просила нечасто и сейчас, приближаясь к деревне, я все больше стыдился того, что не сорвался сюда раньше, по первому маминому зову. Дела, дела… Они поглотили всё моё время, спокойствие и сон съела сиюминутная суета.
Возле знака с надписью: «Михеевка» я притормозил. Начиналась деревня. Здесь прошло моё детство. Речка, лес… Окончив школу, я уехал отсюда в город, да так в нём и закрепился. В Михеевке осталась мать. Отец умер лет десять назад, сестры повыскакивали замуж и здесь уже не жили. Осталось ещё полдеревни всяких родственников, но вот крышу матери перекрыть было некому. Да я и сам понимал, что для матери я единственная опора.
Проехав в конец улицы, я остановился у нашего дома. Мать в огороде, услышала меня, заскрипела калитка.
– Приехал, Ванечка, сынок, – раздался родной голос.
Мать суетилась.
– Оставляй, оставляй тут машину, никто её не тронет. Проходи, сынок, иди в дом.
– Мам, может, давай хоть крышу сначала гляну. Смотри, дождь, кажется, собирается…
– Да что ж это, прямо с дороги и сразу на крышу… Столько проехал, и сразу работать. Может, пронесёт её, эту тучу. Да и Сенька там уже на крыше что-то латал…
– Мам… Ты иди в дом, а мне скажи, где лестница.
– Так там она, в сарае.
Где находится утварь и инструменты, я хорошо знал. С отцом, считай своими руками, весь дом в своё время перестроили.
Залез на крышу. Красивый вид открывался отсюда. Простор!
Деревня стояла на пригорке. Внизу зеркальной лентой, в которой отражались облака, блестела река. Луг возле реки выглядел пронзительно зелёным, в пойме паслись коровы. Дальше, до самого горизонта тянулись лишь изредка пересекаемые полосами деревьев поля. Небо хмурилось.
Я осмотрел крышу. Насчитал три новые латки. Сделаны они были небрежно. «Конечно, работал-то Семён не для себя», – подумалось мне. – «А матери, наверняка, пришлось ещё и бутылку ему поставить…» Стало неловко за то, что маме пришлось обращаться к чужому человеку.
Когда я слез с крыши и вошёл в дом, мать вовсю хлопотала, собирая на стол. Плита пыхтела, кипели кастрюли.
– Иди сынок, садись, покушай… Подождёт эта крыша. Постоит пока.
– Мам, следующим летом перекрою её всю заново, обещаю, – потягивая носом запах настоящего наваристого борща, ответил я. – Раз уж стала течь, лучше не будет. Куплю материалов, возьму с собой людей, всё сделаем.
– Да ты не переживай, сынок, поешь…
Мать придвинула ко мне тарелку с пирогами, поставила на стол крынку со сметаной. Мамина еда самая вкусная. Я как будто вернулся в детство. Вспомнилась беззаботная жизнь, сёстры, отец…
– Столько проехал, совсем, наверно, голодный… – продолжала причитать мать.
– Мам, ну тут всего-то до города сто двадцать километров, – сказал я, а самому стало совестно. Ехать-то всего чуть больше часа, а я два месяца собирался. Вон мама как рада.
– Как там Танюша? – расспрашивала мать. – Я носочки ей связала, ты не забудь забрать.
– Не забуду, – пообещал я. – Хорошо всё у нас, сейчас Катерина с Танюшкой на море.
– А тебя что же не взяли? – всплеснула руками мать.
– Мам, ну у меня дела, я работаю… Надо бы мне крышу тебе получше заделать, а то осенью ещё, чего доброго, потечёт. Пару листов шифера надо раздобыть. Пойду, наверно, к Мишке-председателю попрошу. Найдётся уж, наверняка, где-нибудь в вашем хозяйстве.
Когда-то с Мишкой мы сидели за одной партой. Он так и остался в деревне, был теперь главой хозяйства, своих одноклассников никогда не забывал. Помогал всем.
– Ой, не сказала я тебе, – всплеснула руками мама. – Ведь нет Мишки, помер…
– Мам, да что ты такое говоришь… – вскочил я. – Как помер? Отчего? Мы ж с ним одного года…
– Да вот помер, недели две назад. Всем селом похоронили…
– Да как же так?
Я был растерян. Мишке, как и мне, было тридцать два года. На здоровье он никогда не жаловался.
– Мам, а что ж произошло? Отчего умер? Не болел же вроде…
– Ой, там такая история… – махнула рукой мама и, смахнув слезу, села рядом на стул.
Известие о смерти Мишки-председателя заставило меня отложить ложку, я приготовился слушать.
– Нашли его, значит, в погребе, – начала мать. – Причём даже не в погребе, а рядом с ним. Лежал он так, будто убегал от кого-то, – провела мама в воздухе руками. – Вот как будто вылезти из погреба пытался, да так и застыл. Говорят, жуткое зрелище. Сам ногами на лестнице, руки вверх тянет, глаза выпучены… Ой, бррр… Говорю это, а у самой мурашки по коже.
Мама поёжилась.
– Да ладно тебе, придумывают, наверно, люди. Кто его нашёл?
