1.
Сергеев вернулся домой сорок минут назад. Утром его неожиданно вызвали в институт. Для очередного доклада.
Полчаса он бойко распинался перед всеми. Непосредственно перед своим начальством. И военными – кураторами проекта. Показывал мышей. Запаянные колбы с жидкостями. Рисовал на доске формулы. Описывал свойства химических веществ. И все кивали головами, не понимая в принципе, о чем конкретно идет речь. В общем все, как всегда. За маленьким исключением. Сергеев знал, что такое представление он устраивает в последний раз. Вернувшись домой, он разберет остатки бумаг, проверит в блокноте все вычеркнутые дела, оставит наставление Вере и исчезнет!
На столе у него сейчас пылал небольшой костерчик. Догорали результаты лабораторных исследований. Он окинул придирчивым взором шкаф. Такого порядка в нем никогда не было! Еще раз осмотрел ящики стола. Они были совершенно пустые. Все документы, записные книжки, тетради, просто бумага, исписанная формулами, – были давно уничтожены. Только в нижнем ящике лежал револьвер. Его он приобрел полтора года назад. С рук, неофициально. И он находился здесь, ожидая своего часа.
Резко зазвонил телефон. Сергеев бросил взгляд на экран. Звонил Директор, его непосредственный начальник. Именно благодаря ему, он вляпался в этот проект с военными. Разговаривать с ним сейчас не хотелось. Да и, выходя из здания института, Сергеев попрощался с его обитателями раз и навсегда. Да, к этому моменту он шел давно и целенаправленно, но на душе было муторно. Он улыбался, раскланивался встречным людям и знал, что больше никогда их не увидит. Это было трогательно, душещипательно и нежно тоскливо. И разговаривать с начальником после таких минут было уже пошло.
Сергеев взял большой лист бумаги. Формата А4. Писать на маленьких, он никогда не умел. У него был крупный размашистый подчерк и ему нужен был простор.
Он на секунду задумался. Потер лоб. Сделал глубокий вдох.
«Все чисто. Формула готова. Она и ингредиенты к ней находятся там, где мы договорились. Тебе решать, когда ты это сделаешь. Или не сделаешь. И я не осуждаю тебя при любом твоем выборе».
Записка получилась короткой, хотя ему всегда казалось, что последнее послание займет несколько листов. Но написалось вот так.
Сергеев подпер листок бумаги уголком емкости, где стояли ручки и карандаши. Еще раз осмотрел свой кабинет. По совместительству спальню. Столовую. Гардеробную. Боже, сколько его эмоций вместили в себя эти стены! Он наклонился. Выдвинул нижний ящик. Взял в руку револьвер. Снова вздохнул. Вставил в рот дуло и нажал на курок.
2.
Верунчик, так ласково ее называла когда-то очень давно мама. Теперь она одна стояла здесь. В пустом поле на самом краю кладбища. И издалека наблюдала за толпой. Которая сначала медленно брела за гробом. Потом покорно слушала прощальные речи. И вот неспеша двинулась обратно. Темная масса людей отсюда была похожа на червяка. Толстого, жирного, лениво перебирающего своим телом.
Вера была необычной девушкой. И дело не в талантах или каких-то особых заслугах. Просто по законам жизни та страшная ночь после аварии должна была стать для нее последней. Но вмешался дядя по материнской линии. И она осталась жить дальше. И вот теперь дядю хоронили. Равнодушно. Без истеричных воплей. Причитаний, слез сожаления.
Народ уходил. Медленно, неторопливо. Вера подошла к свежей могиле. Венки, траурные ленты. Большая фотография. И горящая свечка. Наклонившись, она сгребла землю и бросила ее ближе к изголовью. Это была традиция. Прощание с человеком, которого больше никогда не увидишь живым.
Внезапно ей пришла в голову наверно самая странная и нелепая человеческая мысль: когда пытаешься представить, что наступит день на этой земле без тебя. Так же взойдет солнце, поплывут тучки по небу. Проснуться птички. По своим делам во все стороны помчаться люди. Детишки будут беззаботно гонять мячик. Вопить. Ругаться. Выяснять какие-то совершенно смешные проблемы. А тебя не будет! Абсолютно дикая мысль, которая не подчиняется логике. Можно смириться со смертью вообще, принять смерть близких людей. Даже представить себя в роли покойника. Но увидеть мир, в котором больше нет тебя нереально. Потому что ты привык чувствовать этот мир через себя, через свои эмоции, органы чувств. И вдруг этого ничего нет, а мир есть. Абсурд.!
Девушка подняла голову. Около могилы она осталась одна. Последние люди были уже далеко. А ей требовалось просочиться в их толпу. Она ладонью вытерла выступившие слезы, хлестко несколько раз ударила себя по щекам и в припрыжку бросилась вслед уходящей толпе. Прощание вышло сухим. Жизнь диктовала свои условия.
Вера протиснулась в маленький автобусик. Его выделили видимо для сотрудников попроще. Потому что маститые дамы и господа ехали в более крутых навороченных машинах. Здесь публика была мелкой. И разговоры были на житейские темы. О детях. Колорадском жуке, обожравшем картошку. О борще, прокисшем на плите, потому что его забыли убрать в холодильник. О кошке, разодравшей своими когтями практически новый диван.
Вера сидела тихо в своем уголочке и слушала обрывки разговоров, доносившиеся с разных сторон. Ей было больно и грустно. За сорок минут езды никто не сказал ни одного слова о ее дяде. Она смотрела в окно и там на прозрачном фоне перед ней мелькало его лицо. Почувствовав, что к горлу подкатывается новый комок, а на глазах появляются слезы, Вера сделала глубокий вздох и несколько раз шумно выдохнула воздух, охлаждая намокшие глаза.
