Он резко
распахнул дверь и, шагнув в комнату, огляделся. Почти вся компания была в сборе
и тихо переговаривалась. Только старушка с безмятежной улыбкой мирно дремала в
дальнем углу.
—
Здравствуйте! — громко и отрывисто произнёс он. — Меня зовут господин Надо.
—
Здравствуйте! — приветливо улыбнулся лохматый паренёк, что сидел на столе, и
даже не подумал с него слезть.
С первого
взгляда было понятно — Мастер. Только они носили одежду с таким обилием
карманов, карманчиков и карманищ, из которых торчали иголки, нитки, лоскуты
ткани, ножницы, бумага, линейки, лаки, зажимы для волос, баллончики с краской и
прочие инструменты. И только они могли разобраться, что и где у них лежит.
— Чем обязаны?
— спросил он.
Такая манера
никогда не нравилась господину Надо, поэтому он произнёс как можно суше:
— Я являюсь
заместителем вдохновителя проекта, и в мои обязанности входит ведение всех дел
на период отсутствия руководства.
— Понятно, —
как ни в чём не бывало кивнул парнишка. — А что случилось с Вени?
Поморщившись
от такой фамильярности, Надо ответил:
— Госпожа
Вдохновение приболела…
Он не успел
ещё договорить, как со стула взволнованно вскочила красивая, ярко накрашенная
брюнетка в цветастом шёлковом платье с глубоким декольте.
— Заболела?!!
Вени заболела?! — она смотрела на него так, будто он сообщил, как минимум, о
кончине госпожи Вдохновение. — Что с ней? Что-то серьёзное?!
Брюнетка
подбежала к Надо и порывисто схватила за руку, тот непроизвольно отшатнулся.
— В какой она
больнице? — требовательно спросила женщина. — Её нужно проведать. Сегодня же! —
И, обернувшись к остальным, решительно добавила: — Прямо сейчас!
— Ция,
успокойся, — оборвал её ровный голос.
У окна, зажав
в тонких пальцах длинную сигариллу, стояла женщина в брючном костюме. Минимум
косметики и тугой узел чёрных волос подчёркивали её строгость и флегматичность.
Если не знать, что брюнетки — близняшки, то их сходство и вовсе можно не
заметить.
— Господин
Надо ещё ничего не сказал, а ты уже панику наводишь.
Мысленно
порадовавшись гласу разума, Надо слегка склонил голову перед дамой.
— Благодарю,
госпожа Логика. Вы совершенно правы — не нужно паниковать. Госпожа Вдохновение
просто переутомилась, сейчас отдыхает дома и обещала через пару дней вернуться,
— произнёс он, безуспешно пытаясь вырвать руку из цепких пальчиков Ции.
— Ну… раз так,
— растерянно протянула та, — наверное, её не нужно беспокоить. Пусть
поправляется.
Выпустив наконец
руку господина Надо, Ция направилась к столу, но на полпути остановилась,
оглядела собравшихся и с новым воодушевлением затараторила:
— А может,
тогда её как-нибудь поддержать? Ну там, передать коробочку любимых конфет. Вени
очень обрадуется!
Логика,
проводив меланхоличным взглядом струйку дыма, сделала новую затяжку. Мастер
нахмурился и озабоченно почесал затылок. А господин Надо еле сдержался, чтобы
не заскрежетать зубами.
— Леди Эмоция,
это всё очень мило и трогательно, и леди Вени, конечно же, оценит такую заботу,
— с лёгкой улыбкой произнёс элегантный господин средних лет, вольготно
развалившийся на мягком диване. Внешность господин имел аристократическую, а
вид — совершенно скучающий. — Но не кажется ли вам, что подобными делами нужно
заниматься в нерабочее время?
В его голосе,
мягком и глубоком, явственно звучали нотки иронии, но к кому она относилась — к
Эмоции или к нему — Надо так и не понял. В любом случае, брюнетку это
урезонило.
— Да, Эт, вы
правы, — Эмоция шмыгнула носом и смущённо потупила глаза. — Что-то я…
переволновалась. Извините…
Когда она
уселась на диван, выказывая всем своим видом искреннее раскаяние, все взоры
снова обратились к господину Надо. Тот откашлялся и продолжил, будто его и не
прерывали:
— Так вот,
пока госпожа Вдохновение болеет, с вами буду работать я. И давайте уже
приступать, — Надо оглядел своих коллег. — Для начала мне необходимо войти в
курс дела. Кто-нибудь, позовите, пожалуйста…
— А никого и
не нужно звать, — раздался из-за спины старческий, но довольно бодрый голос. — Вот
он я.
Господин Надо
обернулся, да так и застыл с открытым ртом.
В комнату,
подволакивая одну ногу, вошёл пожилой господин. При взгляде на него как-то сами
собой вспоминались строки из детской песенки: жил на свете человек — скрюченные
ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке. Скрюченным у господина было
всё: и ноги, и руки, и пальцы, и позвоночник, и даже нос. Рот растягивала вроде
бы добродушная, но какая-то уж очень кривая улыбка. Глаза (один — угольно-чёрный,
второй — небесно-голубой) смотрели в разные стороны, что придавало лицу дикое,
сумасшедшее выражение. Волосы — кудрявые и безумно запутанные — делали голову похожей
на одуванчик. Одет же господин был в пёстрый расшитый золотой нитью камзол 18
века, ботинки от Феррагамо и китайские джинсы, из-под которых кокетливо
выглядывали фиолетовые носки. Под камзолом виднелись штуки три мужских сорочек,
одна туника и даже косоворотка, а ещё рукоять старинного револьвера. Голову
венчал классический цилиндр. В одной руке господин нёс взъерошенного петуха, во
второй — маленького тигрёнка. Обвившись вокруг шеи изящным кольцом, на плечах
возлежал удав и задумчиво поглядывал на шляпу господина, где прямо на полях
обосновалась целая семейка мышей. Сам же цилиндр чуть подрагивал и
приподнимался, и оттуда высовывалась то белая лапа, то длинное ухо, то
любопытный нос.
