Я здравомыслящий человек… Я так думаю. Именно поэтому я чувствую себя ужасно из-за того, что пришел к ней домой и кричу изо всех сил как сумасшедший в бреду. Я даже не был в состоянии опьянения, если не считать, конечно, что можно быть пьяным от ярости. При этом, хочу заметить, моя невоздержанность была далеко за пределами допустимого.
– Ты разрушила нашу семью! – кричал я. – Ты и твои дурацкие большие пальцы, и твой дурацкий телефон! – Хорошо, может быть, последняя фраза звучит немного бредово, но в контексте происходящего, я клянусь, она имела смысл.
– Мистер Брайт, прежде чем я позвоню в полицию, я даю вам ровно две секунды, чтобы вы успели убраться отсюда! Она уже извинилась. Больше не о чем говорить!
Это была ее мать. Она кричала пронзительным голосом, как дикая кошка, защищающая раненого котенка. Но я пришел не для того, чтобы разговаривать с ней, я пришел поговорить с ее дочерью – студенткой колледжа двадцати с чем-то лет. Меня раздражало, что она все еще жила с родителями, потому что это означало, что у меня не было возможности отчитать ее без их вмешательства. Она стояла на крыльце между мамой и папой, всего на несколько ступеней выше от того места, где стоял я. Она пыталась сдерживаться, но делала это странно – было похоже, что она до смерти замерзла, хотя стоял теплый летний вечер. Я уверен, что она изображала озноб просто для того, чтобы не потерять голову от страха. Я уже отругал ее один раз, в начале дня. Сейчас был второй раунд и, несмотря на угрозы ее матери, я только начал.
– В самом деле? Зато у меня есть что сказать! Но сначала я хочу показать вам кое-что.
У меня в руках был портфель. Одним резким движением я взмахнул им перед собой, прижал к бедру и со щелчком открыл.
– О, господи, он принес пистолет! – закричала мать. Она и ее муж инстинктивно заслонили дочь, защищая от любой злой выходки, которую я мог совершить в отношении их всех, находясь в состоянии психоза, вызванного яростью.
– О, прекратите, – рявкнул я, удивившись, что они на самом деле думают, что я похож на человека, который способен сделать что-то подобное. Конечно, ни один из них не был знаком со мной, так что, думаю, я не могу винить их.
– Я просто хочу показать вам то, что вы отняли у меня. – Я поднял руку и помахал кулаком, в котором было зажато содержимое портфеля.
– Бумага? – неуверенно спросил папа. Его вопрос прозвучал слишком глупо для человека, который зарабатывает столько, что это позволяет ему жить в таком доме.
– Записки! – крикнул я в ответ. – Такие записки, которые вы можете хранить и до которых можете дотрагиваться. Некоторые даже можно нюхать, потому что они пахнут духами моей жены. Они предназначены для того, чтобы их заботливо хранили и постоянно перечитывали. Это не ваши глупые эсэмэски, которые вы прочитываете и тут же удаляете.
– Что? – это была Эшли. – Преступник!
– Сегодня утром, – напомнил я ей, – прежде чем ты убежала, ты сказала, что твой бойфренд прислал тебе «записку». На самом деле он прислал тебе двухбитовое текстовое сообщение, и ты, как идиотка, ответила на него. Поэтому я хотел показать тебе, как на самом деле выглядят настоящие записки. Глубокая, вдумчивая, полная смысла переписка; такой вид общения, который положил начало и, возможно, спас мой брак. Любовные записки! И я не хочу, чтобы ты когда-нибудь забыла, как они выглядят, потому что это то, что ты отняла у меня!
Мама и папа находились в оцепенении. Эшли повесила голову и перестала сдерживать себя. Она громко рыдала в ночи. То, что произошло дальше, трудно объяснить, потому что это было в основном в моей голове. Я отвел глаза от семьи всего на долю секунды, чтобы взглянуть на пачку листков в руке.
В тот краткий миг нахлынули воспоминания: от самой первой записки, которую Анна дала мне, и вплоть до самой последней. Последние несколько лет записки не приходили слишком часто, но в этом была в большей степени моя вина. И я собирался измениться, клянусь, я поклялся Анне, что все будет иначе. Я не сдержал обещание, и она поплатилась. Я вновь взглянул на семью и вдруг все, что я хотел им проорать – ей проорать, – просто исчезло. Что я здесь делаю? Почему позволил своей ненависти вытащить меня от Анны, если уж на то пошло? Я должен быть рядом с ней, ожидая, когда прекрасный художник запечатлеет ее последний вздох.
