– Мистер Ишервуд?
– Слушаю.
– Кристофер Ишервуд?
– Да, это я.
– Знаете, мы вчера весь день не могли до вас дозвониться, – с легкой укоризной произнес голос на том конце провода.
– Меня не было дома.
– Не было дома? – Кажется, звонивший мне не поверил.
– Да.
– А, понятно… – Задумчивая пауза, затем с подозрением: – Странно… У вас постоянно было занято.
– Простите, а с кем имею честь? – резковато поинтересовался я.
– «Империал буллдог».
– Кто-кто?
– «Империал буллдог пикчерз». Я звоню от имени мистера Четсворта… К слову, вы не бывали в Блэкпуле в тысяча девятьсот тридцатом году?
– Вы что-то напутали… – Я уже приготовился повесить трубку. – Ни разу в жизни не бывал в Блэкпуле.
– Прелестно! – Мой собеседник деловито хохотнул. – Значит, вы и мюзикл под названием «Фиалка Пратера» не видели?
– Нет. При чем тут?..
– Его сняли после трех показов. Однако мистеру Четсворту нравится музыка и почти все песни… Кстати, ваш агент утверждает, что вы прямо-таки знаток Вены.
– Вены? Я ездил туда всего раз, и то на неделю.
– Всего на неделю? – сварливо повторил голос. – Не может быть. Нам дали понять, что вы там жили.
– Речь, наверное, шла о Берлине.
– Ах, Берлин? Там ведь почти как в Вене? Мистеру Четсворту нужен человек, понимающий европейцев. Вы же говорите по-немецки? Это пригодилось бы, ведь режиссером у нас будет Фридрих Бергманн из Вены.
– А-а…
– Сам Фридрих Бергманн.
– Не слыхал о таком.
– Странно. Он тоже много проработал в Берлине. Вы не работали там в сфере кино?
– Я никогда и нигде в кино не работал.
– Как не работали? – испуганно спросили меня и тут же, оживившись, добавили: – Впрочем, не важно, мистеру Четсворту, по-моему, все равно. Он часто привлекает авторов без опыта в кинематографе. Я бы на вашем месте не волновался…
– Послушайте, – перебил я, – с чего вы взяли, будто мне хоть сколько-нибудь интересно ваше предложение?
– О… знаете, мистер Ишервуд, это уже, боюсь, вне моей компетенции… – затараторили в трубке. – Уверен, мистер Кац все уладит с вашим агентом. Не сомневаюсь, мы с вами как-нибудь договоримся. Будем на связи. До свидания…
– Минуту, я…
Трубку повесили. В некотором возмущении я, как дурачок, принялся давить на рычаг. Потом отыскал в справочнике номер «Империал буллдог», набрал было его и тут же положил трубку. Вернулся в столовую – мама с Ричардом, моим младшим братом, все еще сидели за столом. Я встал в дверном проеме и как ни в чем не бывало закурил.
– Это Стивен? – спросила мама. Обычно она знает, когда нужно заговорить первой.
– Нет. – Я выдохнул облако густого дыма и хмуро взглянул на каминную полку, где тикали часы. – Киношники.
– Киношники! – Ричард со звоном опустил чашку на блюдце. – О, Кристофер, это же здорово!
Я нахмурился сильнее.
Выдержав должную паузу, братец очень и очень осторожно поинтересовался:
– Хотели, чтобы ты написал им сценарий?
– Судя по всему, – скучающе протянул я.
– О, Кристофер, это так увлекательно! О чем фильм? Или тебе нельзя говорить?
– Я не спрашивал.
– А, понятно… Когда приступаешь?
– Никогда. Я отказался.
– Отказался? О… жалость какая!
– Вообще-то…
– А что так? Мало денег предлагали?
– О деньгах мы не говорили, – с намеком на укор ответил я Ричарду.
– Ну да, конечно, это не твое дело. О таких вещах договаривается агент. Уж он-то знает, как выдоить заказчика досуха. И много ты запросишь?
– Я же тебе сказал: я отклонил предложение.
Повисла еще пауза, после которой мама самым своим заботливым и беззаботным тоном произнесла:
– Право слово, фильмы нынче день ото дня становятся только глупее. Неудивительно, что путного писателя в кино никакими деньгами не заманишь.
Я молчал, но хмурился уже не так сильно.
– Думаю, через пару минут они перезвонят, – с надеждой произнес Ричард.
– С какой стати?
– Должно быть, ты нужен им позарез, иначе стали бы они звонить в такую рань? К тому же киношники отказов не принимают, так ведь?
– Поди, звонят уже следующему в списке кандидатов, – фальшиво зевнул я. – Ладно, пойду, что ли, домучаю одиннадцатую главу.
– Умеешь же ты сохранить хладнокровие в любой ситуации, – восхищенно и с полным отсутствием Софоклова сарказма похвалил меня Ричард. – Я бы на твоем месте так переволновался, что до конца дня не сумел бы выжать из себя и слова.
– Увидимся, – пробормотал я, снова зевая и потягиваясь, однако у двери на меня напала такая нерешительность, что я застыл, глядя на сервант. Потеребил ключик в замке на ящике с ложками, закрыл его, открыл, закрыл. Высморкался.
– Еще чаю? – предложила мама, с легкой улыбкой глядя на мое представление.
– О, не отказывайся, Кристофер, он еще совсем не остыл!
Не говоря ни слова, я вернулся за стол. Утренняя газета так и лежала там, где я бросил ее полчаса назад, – смятая и безвольная, будто из нее кровью утекли все новости. По-прежнему муссировали тему выхода Германии из Лиги Наций. Какой-то эксперт предсказывал, что где-то в следующем году, когда линия Мажино[1] станет неуязвимой, Гитлеру нанесут превентивный удар. Геббельс предупредил германский народ, что на выборах двенадцатого ноября
