Посвящается Айнави, благодаря которой эта история началась. Ей же, за то, что она продолжилась. Спасибо, дорогая, твоя поддержка бесценна!
Stellas nimis amo, ut noctem timeam.1
События, описанные в этой книге, являются художественным вымыслом. Упоминаемые в ней имена и названия – плод воображения автора. Все совпадения с реальными географическими названиями и именами людей случайны, а религиозные отсылки трактованы в угоду сюжету.
Роман представлен в новой авторской редакции и включает в себя дополнительные эпизоды, которые не вошли в первое издание.
Господи, как же больно.
Каждый дюйм тела скручивает в спазме. Мутнеющий взгляд с трудом фокусируется на подушке безопасности, которую при столкновении выкинуло из руля. В салоне кружит мелкая пыль, пол усыпан осколками лобового стекла.
– Тимми… – одними губами шепчу я.
Сзади не доносится ни звука. Надеюсь, младший брат в порядке. Я точно помню – он был пристегнут.
– Андреа… – хриплю я, но мачеха тоже не отвечает.
Кровь заливает глаза, я пытаюсь стереть ее с лица, но руки не слушаются. Я словно парализована – не могу ни обернуться, ни закричать. Даже сделать вдох не получается. Ремень все еще удерживает меня на водительском сиденье, а из динамиков льется чарующая песня Селин Дион:
«Пусть прольется дождь, и смоет мои слезы.
Пусть это заполнит мою душу, и отбросит сомнения.
Пусть упадут стены для нового солнца.
Новый день настал»2.
Какая жестокая ирония, ведь мой день, похоже, закончен. Я больше не чувствую тела – боль растворяется вместе с сознанием. Нет ни искореженного «шевроле», ни черных полос от шин, тянущихся через разметку, ни шума ветра, раскачивающего верхушки деревьев.
– Иви, – слышится сквозь туман голос Андреа – кажется, она пытается меня вытащить. – Прошу тебя, очнись!
Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Это неправда, я ничего не вижу. Мозг лихорадочно цепляется за затихающие звуки, и вскоре их выдавливает темнота.
Я медленно открываю глаза.
В затылке ноющая боль, в рот словно насыпали горсть песка, руки сжимают смятый листок бумаги. Спросонья я не сразу узнаю на грязной салфетке почерк подруги.
Я, Глория Робертсон, находясь в здравом уме и твердой памяти, отдаю свою бессмертную душу создателю коктейля «Пекло».
P.S. И тело на пару ночей, если он вдруг заинтересуется.
– Что за бред? – повертев головой, обнаруживаю, что номер пуст – соседняя кровать нетронута, а чемодан так и валяется у шкафа. – Гло, ты в ванной?
Ответа нет. Я пытаюсь подняться. Матрас пружинит, ноги путаются в одеяле, и кое-как спустить их на пол выходит только со второй попытки.
В кресле напротив телевизора вырисовывается чей-то силуэт.
– Ты что, там и уснула? – я подаюсь вперед. – Говорила же, не надо столько пить.
Темная фигура медленно выпрямляется, и я задыхаюсь от ужаса – это не Глория! – напротив стоит мужчина и пристально меня изучает. Кажется, я уже видела его лицо… но когда? И где? Нездорово-красная радужка, словно линзы на Хэллоуин, и пристальный взгляд заставляют сжаться в комок и притянуть колени к груди.
– Кто вы? – я испуганно дергаю одеяло к подбородку.
Незнакомец подходит к кровати. Из-за его спины выступает темный сгусток – странная, неестественно колышущаяся дымка. Не будь я трезва, решила бы, что это крылья. Привидится же такое! В трансе я слежу за татуировкой на его ладони – глазом в треугольнике, как у масонов. Он приближается к моему лбу, и когда прикасается, я проваливаюсь в воронку воспоминаний.
– Не думала, что Брюссель такой унылый, – Глория со вздохом подпирает барную стойку. – Даже толком не напьешься.
Ее бокал пуст, и она с тихим звоном гоняет по дну подтаявшие кубики льда.
– Ты не могла бы страдать потише? – шикаю я.
И осторожно кошусь в сторону бармена. Интересно, он слышал или нет? Меня редко волнует мнение обслуживающего персонала, но этот довольно симпатичный. В меру подкачан, со стильной стрижкой и загадочным орнаментом на шее. Из-за воротника видна лишь часть татуировки, и я не прочь рассмотреть остальное, если он предложит где-нибудь уединиться.
– Ой, да брось, Иви. Что вообще ты знаешь об этой дыре? – не унимается подруга. – Назови хоть одну достопримечательность.
– Тут есть… капуста! – выдаю первое, что приходит на ум.
– И саммит, – Глория закатывает глаза. – Который, слава Богу, закончился.
Она прилетела в Брюссель вместо заболевшей переводчицы какого-то политического эксперта, а я увязалась следом в надежде развлечься – надо же хоть чем-то заняться на каникулах. Но вместо отрыва на дискотеках нам обеим пришлось протирать джинсы возле барной стойки в полуподвале «Ада» – единственного открытого бара в радиусе пяти миль от отеля – в пустом зале лишь мы и несколько байкеров в компании развязной брюнетки.
– Амстердам – другое дело, – мечтательно жмурится Глория. – Давай рванем туда завтра? Сто лет не ела кексы3.
– Вот и коктейль, – хищно улыбнувшись, бармен ставит передо мной бокал.
Мы успеваем обменяться недвусмысленными взглядами – кажется, в этих зрачках можно утонуть – и я уже сама готова затащить его в подсобку.
– Дай знать, если нужно будет повторить, – вкрадчиво шепчет он, перед тем, как отойти.
