Наверное, все видели знаменитый кадр кинооператора Сергея Урусевского в фильме «Летят журавли», когда красиво так крутятся кроны деревьев на фоне облачного неба. Так вот, кроны не крутились, вернее – перестали уже кружиться и тихо проплывали надо мной пробиваемой солнечными лучами нескончаемой зеленой аркой, под мерный топот копыт по мягкой земле и всхрапывающее отфыркивание лошадей. Впрочем, лошадей я не видел, только слышал. Их, и еще дятла, где-то выбивающего морзянку по дереву. Потом и остальные звуки летнего леса стали отчетливо слышны.
И запахи.
И это было странно.
Особой странностью для меня казалась яркая зрелая листва на деревьях. Зеленая.
Я лежу, и меня слегка мерно раскачивает, как на лодке. Лежу навзничь лицом кверху и потому вижу только яркое небо и солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву.
И остро пахнет конским потом.
А ведь так быть не должно.
Во-первых, сейчас зима. Точнее – март, конец зимы в наших широтах. И в нынешнем году март по снегопадам отдувается за весь сезон. В любом случае деревья должны быть голыми.
Во-вторых, я ехал в маршрутке рядом с водителем. СИДЯ!
Вот то что голова бинтами замотана, так это вроде как нормально. Маршрутка прямо перед нужной мне остановкой на брусчатом спуске хорошо так влетела под длинную цистерну седельного тягача, выворачивающего с бензозаправки фирмы «ПукОйл» – собственности местечкового олигарха Геннадия Пукина. Влетела со всей южной гастарбайтерской дури водятла, на полной скорости.
И сразу вокруг – стена огня…
А что потом – не помню…
До музея, где работаю хранителем, я так и не доехал. И будущая выставка средневекового оружия, которой руководство собиралось слегка поправить свои финансы, осталась без куратора.
Странное занятие в наше время для мужчины – работать в музее. Да? А куда деваться пятидесятипятилетнему кандидату исторических наук, у которого нет никакой способности к коммерции и который по возрасту никому из новых хозяев жизни не нужен. По определению. «Балласт», как обозвала меня жена, улетая к новым горизонтам через океан. Там ей дали грант и лабораторию в Канаде за то, что она вывела бактерии, которые жрут что попало, а гадят каким-то сверхчистым веществом. Нашему же государству сверхчистое вещество оказалось без надобности, как и собственная история. А за океаном своих историков – как собак нерезаных. На всех грантов не хватает. И дают их только тем, кто правильно понимает линию правящей партии.
Да и люблю я свое дело.
С женой уже пятилетку живем через океан. Общаемся через «Одноклассников» не совсем как чужие, но так – слегка знакомые. Двадцать пять лет брака как бы и не было. Если и были у нас какие чувства, то давно сплыли. Особенно после смерти сына.
Сын погиб в Чечне.
Посмотрел пацан на шибко ученых родителей, что годами мозги сушили, диссертации-дипломы защищали, деньги тратили на книжки, которые разве пара десятков людей читают, и на то, что это им в итоге это дало, да и подался после школы в ОМОН. Там сразу командировка в Чечню. В спокойное вроде бы время. Все войны за «наведение конституционного порядка» уже закончились. А вот поди ж ты…
Привезли нам кровиночку в тяжелом ящике, оббитом оцинкованным листом, даже поглядеть на него в остатний раз не дали. Разве что похоронили по-человечески. С воинскими почестями, как павшему бойцу и положено…
Думанья мои прервал повелительный гортанный окрик.
Все вокруг остановилось.
Меня сняли с носилок, что были закреплены между двумя огромными лошадьми, и опустили на траву, покрытую только коричневым шерстяным плащом. Второй такой же под голову свернули. А лошадок увели.
Кто-то сразу фляжку к губам поднес. Кожаную такую, в форме мошонки[1]. Даже не фляга это, а маленький бурдюк. Приподняли и дали попить из горла. Оказалась вода, подкисленная либо уксусом, либо плохим вином.
Окружили меня бородатые, откровенно бандитские рожи. По-другому и не скажешь. Особенно этот с флягой в руке, у которого кожаная повязка на левой глазнице. Просто пиратский капитан Воробей. Только видок брутальней.
– Феб, ты как, живой? – спрашивает он, скаля крепкие белые зубы.
Меня, кажется, спрашивает.
Язык по звучанию не русский, совсем не похож на европейские языки, которые я знаю, но я его как-то понял. Но решил пока не отвечать: вдруг ошибся я в чем или разобрал что не так. Лучше я пока «овощем» прикинусь. Огляжусь тут по-тихому. Глядишь, непонятки сами собой и рассосутся.
Не бывает в бреду таких запахов…
Вторая бородатая рожа в клоунском бархатном берете с длинным пером павлина застила мне небо.
– Сир, если вы нас видите, то хоть моргните нам, – сказал он вежливо и слегка манерно.
Я моргнул. Мне не жалко.
Неожиданный громкий крик радости нескольких десятков глоток моментально распугал всех птиц в округе.
– Как только лошади отдохнут, мы сразу найдем тебе лекаря, – пообещал тот разбойник, что с повязкой на глазу. – Кони сильно устали. Все же больше пяти лиг от Плесси-ле-Тура отмахали на всем скаку без остановки. Зато, Феб, оторвались мы от них. Теперь все будет хорошо. Не достанет нас уже Паук.
«Все будет хорошо», – повторил я про себя, сомкнул веки и неожиданно для себя заснул. Отрубился. По-другому не скажешь.
