Мерно тикали ходики на полке. В кабинете директора стояла выжидательная тишина. Ярослав Николаевич бегло читал докладной лист. Затем поправил очки и серьёзно посмотрел на ученика, сидевшего перед ним. Вася Кошкин в нетерпении и волнении метался глазами по комнате и кусал казанки рук, сцепленных в замок возле рта. Ежесекундно проверял время по своим наручным часам.
– Вась, – начал директор, разводя руками и укоризненно смотря на ученика, – я сейчас не хочу переходить к самым строгим мерам, потому, что все шесть лет обучения ты был примером нашей школы, и в учёбе, и в поведении.
Вася нетерпеливо зажмурился и открыл глаза, посмотрев на Ярослава Николаевича.
– Как говорится, – продолжал директор, – просто чудо, а не ребёнок.
Вася продолжал молчать. Взгляд его карих глаз то опускался на руки, то поднимался на очки директора, то метался в поиске циферблата.
– Может быть, что-то случилось, Вась? – беспокойно спросил Ярослав Николаевич.
Вася отнял руки от лица и с мольбой посмотрел на директора.
– Да нет, Ярослав Николаевич, всё хорошо. Можно я пойду?
– Ты куда-то торопишься?
– Если быть честным, то да, очень, – Вася снова кинул взгляд на наручные часы.
– Послушай, Вась, – Ярослав Николаевич положил докладную на стол и сложил руки, – пять докладных за неделю, пять! Даже Попов себе такого не позволяет, а от тебя я такого, как говорится, и ожидать не мог!
Вася опустил глаза.
– Понедельник, – начал перечислять директор, смотря снова на докладную,– опоздание на урок.
– Да я проспал немного! – начал смущённо оправдываться Вася Кошкин.
– Ты на третий урок опоздал, Вась! – ухмыльнулся директор, разводя руками. Вася промолчал.
– Вторник, – продолжил Ярослав Николаевич, – затеял драку с учениками восьмого «Б».
– Да они первые начали! – оправдался Вася и снова с мольбой посмотрел на директора, – Ярослав Николаевич, можно я пойду?
– Среда, – как ни в чём не бывало, продолжал Ярослав Николаевич, – сорвал уроки во всей школе. Четверг. Как говорится, украл книжку стихотворений со стола учителя и вот сегодня этот погром в медицинском кабинете!
Вася сконфуженно и всё так же нетерпеливо молчал. Ярослав ждал разъяснений. Директор разочарованно смотрел на Кошкина.
– Не могу поверить, что всё это сделал ты, Кошкин.
Вася снова посмотрел на наручные часы.
– Если рассказывать всё, – он нетерпеливо перевёл взгляд на Ярослава Николаевича, перебирая пальцами, – то это займёт слишком много времени. А у меня его катастрофически мало!
Кошкин снова посмотрел на наручные часы. Директор усмехнулся.
– Ну, как говорится, раньше сядем – раньше выйдем, – по привычке разводя руками, молвил он, – У меня рабочий день через три с половиной часа заканчивается, так что, начинай!
Васе надо было спешить, но рвение к правде было сильнее него.
– Это было самое обычное утро самого обычного понедельника…
***
Вася сидел на кухне. Утро, светлое и ясное, било в окно сквозь летучие занавески. Всё как всегда. Ненавистные с детства корочки от хлеба лежат на тарелке, а мать суетится возле плиты – помешивает ложкой овсянку в кастрюле, другой рукой шарит по клавиатуре на ноутбуке, иногда поворачивая кудрявую голову к монитору и пробуя кашу. Ежеминутно подходит к гладильной доске и елозит утюгом по ткани. Вся такая милая, светлая, в цветастом халатике и повязанном на лоб красным платочком.
– Мам, – Вася задумчиво разглядывал хлебную корочку в руках, – я все выходные у бабушки провёл. Можно мне сегодня вечером в компьютер поиграть?
Мать кивнула, не оборачиваясь, попробовала кашу и мельком взглянула на сына, взявшись опять за утюг.
– Хорошо, Василёк, только пол часика.
Вася закатил глаза и вздохнул. Как же он ненавидел это детское прозвище – «Василёк»!
– Мам, ну не называй меня «Василёк»! Сколько раз просил…
– Ой, ну хорошо, извини, извини, – согласилась мать, не поднимая головы от глажки. У Кошкина испортилось настроение. «И кому я здесь нужен?» – подумал он и встал, собираясь относить тарелку. Но корочки не укрылись от зорких глаз мамы.
– А вот это ты кому оставил, а? – кивнув на тарелку, спросила она, смотря то на утюг, то на Васю, – А ну доедай!
– Да я не люблю корочки эти, – с отвращением молвил Кошкин, морщась, разглядывая корку, – они все какие – то пережаренные слишком…
– Надо же какой! – возмутилась мать, всё так же переводя взгляд с утюга на сына, – Хлеб выбрасывать нельзя, это плохая примета! Давай, ешь!
Вася долго разглядывал эту противную корочку и, в конце концов, сев обратно за стол, с самым недовольным видом засунул её в рот и начал жевать.
– Дорогая, – в кухню зашёл отец, надевая чёрный пиджак, – я нигде не могу найти свой галстук. Ты его не видела?
Мама оторвала голову от утюга и посмотрела на пиджак мужа. Чуть – чуть подумала. Поправила очки.
– А я тебе его в карман положила! – указала она пальцем и снова занялась глажкой.
– Спасибо, – улыбнулся отец и достал галстук из кармана. Стал его надевать и подошёл к столу. Взял парочку бутербродов на тарелку.
Васю никто не заметил. Будто он здесь ни сидел. Мальчику это не нравилось. И снова в голову лезла назойливая мысль: «Нужен я им вообще?» Чтобы привлечь внимание, Вася поднял глаза на отца.
