Шестьдесят секунд до конца света
Все мы лишь снимся Господу…
Поэт
Где-то к пятой кружке всё вокруг стало напоминать мне какой-то фантастический аквариум. Воздух в пивной сгустился от застывшего сигаретного дыма, пьяных выкриков посетителей и непередаваемого букета запахов. И в этом фиолетовом тумане медленно проплывали чьи-то опухшие морды, быстро, извиваясь, как угри, проносились официанты, раздвигая подносами захмелевшее пространство.
Я сидел в самом центре этого расплывающегося мира, тщетно пытаясь сосредоточиться. Лицо этого человека, внезапно проявившееся передо мной, поразило меня именно своей отчётливостью. И ещё, конечно, глаза. В них плавилось какое-то потустороннее безумство, отрезвляющее и завораживающее одновременно. С этой минуты я помню всё до мельчайших деталей.
– Не помешаю? – Голос был глухим и чуть хриплым, доносящимся как из преисподней. И тут же (я даже не успел ответить) нервное лицо незнакомца исказилось в ужасную сатанинскую гримасу, глаза дико вспыхнули, и он проскрежетал:
– До полночи осталось два часа! – Он зловеще захохотал. Я оцепенел от страшных неведомых предчувствий и не мог вымолвить ни слова. Но лицо незнакомца, подобно внезапно стихнувшему морю, уже вернулось в привычные очертания. Он улыбнулся и вопросительно посмотрел на меня. Я опомнился.
– Да-да, садитесь.
Он медленно опустился на продавленный стул, небрежно смахнув на пол маленькую запыленную вазу с увядшими цветами. Осколки брызнули во все стороны совершенно беззвучно в общем шуме, на сморщенные лютики тут же наступила чья-то тяжелая нога.
– Я хочу видеть ваше лицо без пошлых препятствий. Тем более, что это лицо будет последним, в которое будет глядеть жизнь на нашей паршивой планете.
– Вы сумасшедший? – Я всё ещё не терял надежды.
И опять его лицо как будто треснуло, и в искорёженных судорогой чертах незнакомца я прочитал приговор.
– Как это было бы удобно для всех вас. – Он усмехнулся, лицо было опять спокойным. – Но я не сумасшедший. – Он помедлил, как бы взвешивая мою душу на невидимых весах. – Я – гений. А ведь гениальность и безумство так похожи и одинаково ненормальны для обывателя, ибо заключаются в нарушении привычных аксиом. Разница в выборе.
– Какие же аксиомы нарушили вы?
– Ну что ж, я объясню, но буду краток: у нас всех мало времени. Я держу этот мир за горло, и агония уже началась… Так вот. Вы когда-нибудь задумывались о снах? Да-да, о самых банальных земных снах и об их вторичной материальности? Вы обращали внимание на то, что всегда явно или не явно присутствуете в своих снах и являетесь там главным героем, более живым и реальным, чем все остальные? И это неудивительно: ведь ваш двойник отражает большую часть незаторможенного участка коры головного мозга. И всегда, заметьте, – он придвинулся ко мне, его лихорадочный шёпот давил на меня почти физически. – И всегда, заметьте, этот призрачный мир ваших сновидений погибает, мгновенно исчезает, как только вашему двойнику угрожает смерть. Вспомните, сколько раз вы просыпались, падая во сне в пропасть, или от того, что вас кто-то душит, и так далее. Для этих жалких и неполноценных теней, населяющих ваши сны, этих полуматериальных бледных копий людей, наступает конец света, как только один из них, самый «реальный», погибает, и в тот же миг просыпаетесь вы, его прообраз, сверхсущество по сравнению с ним… – Он как-то странно дернулся, длинные скрюченные пальцы рванули ворот рубашки. – И вот однажды, это было страшно давно – я ещё учился в университете, мне пришло в голову: а что, если весь наш мир только сон, кошмарный сон некоего высшего существа. Помните: «Тогда мир показался мне грёзой и вымыслом Бога; разноцветным дымом пред очами недовольного божества?»
Да, да, кажется это Ницше, – прошептал я.
– Совершенно верно. Я вижу, что не ошибся в вас. – И снова жуткий всплеск дьявольского огня на лице незнакомца осветил на мгновение бездну его души. – Об этом думали многие, и я бы мог долго говорить об истории и истоках этой теории суперматериализма; назовем её так, ибо если она верна, а она верна, то бытие этого спящего божества более материально, суперматериально по отношению к нашей жизни, нашему миру. Так вот, я мог бы долго говорить об этой теории и её философских аспектах, но у нас, повторяю, мало времени.
Итак, многие думали об этом, но только я пошёл дальше. Я подумал: если всё вокруг – лишь сновиденье неведомого высшего существа, то, возможно, среди нас ходит его ничтожный двойник, который тем не менее «реальнее» всех нас. И тогда я решил найти его, чтобы свести счеты с этим ненавистным мне гнусным миром, – о! у меня есть причины его ненавидеть, – с этим кошмарным сном божества; называйте, впрочем, его как угодно. Двадцать лет я искал его, двадцать мучительных лет! Как и где, уже не время рассказывать. – Тут голос его задрожал и пресёкся.
