Том первый и единственный
с комментариями более-менее выдающихся поэтов
Дорогой друг!
В мире мало аномалий столь же странных и едва ли объяснимых, как поэзия. Можно смело утверждать, что стихи являются для человека вещью противоестественной. В обиходе люди не изъясняются рифмами и не думают ими, каков бы ни был их родной язык. Кажется совершенно излишним и неблагодарным трудом мучительно подбирать слова и выстраивать их таким образом, чтобы они сложно сочетались друг с другом в смысловом и ритмическом танце.
Александр Сергеевич Пушкин писал:
«Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет и бросает…»
И так далее и тому подобное. Мог же Пушкин не сыпать эпитетами, а просто, по-человечески, без четырехстопного амфибрахия сказать: «Загремел я, значит, в тюрягу, и из развлечений здесь только на орла пялиться, который по ту сторону решетки трапезничает. Аппетит у того орла паршивый. Такие дела»? Вероятно, мог, но не захотел. Или… все-таки не мог?
Что если склонность человека в те или иные моменты жизни изъясняться размеренным и рифмованным слогом есть не желание покрасоваться, а необходимость высказать свою мысль именно так и никак иначе? Может быть, только при изложении в виде стиха некие специфические сентенции обретают именно те смысловые и эмоциональные наполнения, не достигнув которых человек не способен успокоиться и перейти к обдумыванию других проблем?
Все мы знаем, что люди сочиняют стихи или, скорее, их обыденное сознание время от времени погружается в особый мистический транс, в котором стихи рождаются сами собой, как по волшебству. Более того, я не знаю ни единого человека, который за свою жизнь не выдал бы хоть одного четверостишия собственного сочинения, пусть даже то было в пору раннего детства. При этом нам знакомо, что кроме людей ни одно живое существо на нашей планете не имеет ни малейших способностей (и, видимо, потребностей) к рифмоплетству и стихосложению. Так не является ли поэтический дар (или проклятье) той чертой, отделяющей человека от всего остального животного мира? Иначе говоря, не стихи ли сделали людей людьми? Эта версия нравится мне гораздо больше теории, что человека в его нынешнем состоянии выковал труд.
Как бы ни туманна была материя поэзии, она объективно существует, и это хорошо. Тем, кто не понимает поэзию и считает ее чем-то непотребным, я скажу два слова – «опера» и «балет». Вот что действительно сколь непонятно, столь же и отталкивающе – попытки рассказать историю, зачастую не самую тривиальную, используя нечленораздельные высокочастотные вопли и завывания или, хуже того, манерную пляску.
Факт существования поэзии и добровольное содействие авторитетных экспертов, так любезно согласившихся выступить в роли комментаторов, позволили мне создать настоящую книгу Эпизодов Поэтического Характера. Несмотря на то, что я ни в коем случае не причисляю себя к поэтам, надеюсь, чтение этой книги покажется тебе не самым дурным развлечением (хотя бы в сравнении с оперой и балетом).
Приятного и нескучного времяпрепровождения!
Народный поэт Вальдемар Вальдемарович Мясковский:
«Подобную заразу сапогом нужно топтать, метлой поганой сметать с палубы, в журнале «Крокодил» продёргивать, обличать на каждом углу! Извести на нет, помножить на ноль, выхолостить и осмеять с пристрастием! Чтобы никому повадно не было! Вот что я думаю по поводу так называемых «трезвенников». А то, видите ли, этот бездельник позавчера не выпил, вчера воздержался, сегодня уклонился – и уже на таких порядочных людей, как я, с гадливостью глядит. Как на личинку лобковой вши или как на капиталистишку какого-то паршивого, я не знаю! А сам-то он гнида первостатейная и есть, и буржуишка недобитый – тоже он! Нет, товарищи, нам таких граждан среди товарищей и за бесплатно не требуется. Не для того мы страну такую громаднейшую строили, чтобы подлецам непьющим в ней комфортно ощущалось!»
– Эй, Максим, в каком ты свойстве?
– Я в желудочном расстройстве…
– Автандил, а что с тобой?
– Да изжога с тошнотой!
– Что не бодр, Христофор?
– У меня три дня запор…
– Ты чего, Игнат, заплакал?
– Уж неделю как не какал!
– А с тобою что, Пафнутий?
– От брюшных терзаюсь вздутий…
– Как твои дела, Панас?
– Да с кишками прям атас!
– Что нахмурился, Панкрат?
– Кажется, я выпил яд…
– Нос что свесил, Леонид?
– Доконал меня гастрит!
– Эх, Никита, что же ты?
– Понимаешь ли, глисты…
– Константин, уважь обычай!
– Я бы рад, да цепень бычий!
– Может, хоть с тобой, Акакий?
– А давай! За повод всякий
Грамм по триста выпьем влёт!
– Ты не шутишь ли, Акакий?
Пить дает тебе живот?
– Пить дает мне, кто нальёт!
А живот мне не начальник,
Точно так же, как и сральник!
Чтобы помнил мой желудок,
Кто тут главный кроме шуток,
Год его уж не кормлю!
Но за то с утра и днём,
И, конечно, перед сном
Водочки в него налью.
Я ж не изверг, не абрек -
Я разумный и культурный
Православный человек!
Детский поэт Эммануил Иванович Колготский:
«Помню, в трудные времена моего довоенного детства День знаний был одним из моих любимейших праздников. Как росток будущего могучего дуба-гиганта тянется к солнышку, так я тянулся к арифметике и чистописанию. Первого сентября мать надевала на меня белоснежную сорочку с крепко накрахмаленным воротничком, и я мчался в школу с ранцем, в котором, погромыхивая, перекатывалось яблоко – мой единственный обед на целый день. О, что это было за яблоко! Вам и не вообразить, насколько сладок был его аромат, и как кружилась моя голова, и скрадывалось дыханье в предвкушении момента, когда прозвенит звонок на большую перемену, и мои зубы вопьются в сочный и хрусткий наливной бочок! Какое это было колоссальное удовольствие! Но всё же больше, чем даже яблоко, я любил первый учебный день за то чувство азарта, с каким я разглядывал вновь собравшийся воедино класс, отмечая, как возмужали мальчишки-одноклассники, каким медово-бронзовым загаром одарило их кожу щедрое летнее солнце, как бугрятся под ней подвижные юные мышцы и как всё явственнее и явственнее становится волос на их верхней губе – уже не детский пушок, но ещё не зрелая мужская щетина… Волшебные были времена, незабываемые!»
