От блеска воды на перекатах рябило в глазах и становилось легко и весело. Мелкая серая галька, омытая енисейской водой, казалась драгоценными камнями. МБВ, малый буксирный водомётный, тащил нас вверх по течению к базовому кордону Большеурского лесничества Саянского заповедника. Горы всё плотнее обступали русло, иногда обрывались скалами в чёрную воду, иногда открывали лощину с выходом к реке какого-нибудь притока. Устье Уса появилось неожиданно открывшееся широкой долиной и крепкой избой на невысоком угоре. Перекур. Пустой двор огороженный жердями ещё не успел зарасти травой, но двери в сени и избу уже были открыты настежь, а окна затянула паутина и пыль. Лесник ушёл отсюда, увёл и семью, кордон попадал в зону затопления Саяно-Шушенской ГЭС.
В детстве мы знали, что Енисей берёт своё начало где-то далеко в горах, в Монголии, сливается из двух. Я не мог подумать тогда, что эта горная тайга станет моим домом на большую часть жизни. Монголия отодвинется, уступая право быть истоком Енисея, Туве, а всю реку мне придётся не единожды пройти в разных её участках почти до самого океана. Увидеть его, Енисей-батюшку, разного. Серые его волны во время ненастья и пронзительно синие под ярким августовским солнцем, отражающие сочную зелень чёрных тополей Минусинска и чёрные омуты под скалами, где стоит таймень и хариус. Верхнее течение реки быстрое, вода студёная до ломи в зубах. А внизу это уже мощный широкий поток, почти безбрежная река жизни, которая в своих глубинах скрывает что-то таинственное. Река, так всегда называли в деревне, сурова и не прощает ошибок. Но Енисей и кормит, и поит народ, живущий на его берегах. В моём детстве из Енисея можно было смело пить воду, а в невод и на самоловы попадались такие осетры, что занести их с берега могли только двое мужиков на носилках.
Под Минусинском я прожил один летний месяц и успел познакомиться с рекой, когда она ещё не набрала мощи. Здесь Енисей нагрелся на степных просторах котловины и отдыхал после бешеного бега между хребтами Саян, чуть замедлял свой бег и был ласковым, как уставший конь. Позволял оседлать себя. Мальчишками, мы работали на совхозных полях до обеда, а потом бежали купаться. Забегали повыше и сплавлялись по течению, цепляясь на ветви тополей свесившихся до самой воды, вылазили из воды и делали ещё один заплыв, и ещё, и ещё. Повиснув на тополиных ветках поджидали, когда вода принесёт девчонок, а потом, вместе хохоча и украдкой трогая их тела в намокших купальниках вместе плыли до нижней «станции». Не сразу, но потом кое-кто решался, и мы переплывали неширокую быструю протоку на островок и загорали там. В глазах девчонок мы выглядели героями.
Холодный Енисей щадил нас, сыновей речников. Мы умели плавать и нырять, а главное, мы уважали реку. Мы всё знали о том, что река не шутит. Знали про водовороты и холодную воду, которая сводит икры. Знали об топляках-баланах, которые стоймя в воде и о которые можно здорово удариться головой. Понимали, что только серьёзное отношение к реке убережёт нас от несчастий. И с мальчишеской отвагой убегали из дома и купались в таких местах, где купаться запрещено. Дамбы судостроительного завода, отгороженные от людей, но не от нас, бетонным забором, в то лето школьных выпускных экзаменов были нашим пляжем. Глубина в этих искусственных протоках была такая, что в Енисей выводились суда типа «река-море». Какая-то металлическая труба большого диаметра торчала в двух метрах над водой и была нашей нырялкой. Ширина протоки была меньше длины стандартного бассейна. Переплыть на ту сторону казалось делом несложным, но решались на это немногие. Однажды решился и я. После прошедшего катерка вода со дна была поднята на поверхность и оказалась такой холодной, что мелькнула мысль вернуться. Но как же это сделать при всех. Я подумал, что в аварийном случае руку помощи мне подать смогут, и переплыл на холодный берег в тени. Обратно оказалось плыть проще. За полчаса отдыха тёплая вода сровняла холодную. До сих не представляю, как в то лето мы обошлись без потерь в нашей компании.
Верховье Енисея, где сливается Бий-хэм и Каа-Хэм в великую реку Улуг-Хэм, я увидел уже взрослым. Было мне 18, и уехал я в свою первую экспедицию, чтоб остаться в этих горах надолго. Слияние двух речек и рождение великой реки, которая потом пронесёт свои чистые воды через Саянские хребты, в тот год не произвело большого впечатления. Следующая экспедиция на Большие Уры была совершенно другой. Енисей ещё не был скован плотиной. В этих местах я пробыл два полевых сезона. Спокойный Ус, который бежит с Восточного Саяна и только в дожди поднимается, заполняя берега водой таёжных верховых болот. Жёсткие в своём беге Кентигир и Голая, которые весело перескакивают по камням кристальными струями и вдруг…
В самую жару начинают таять ледники из-под горных высей, и речки эти наполняются ледяной талой водой, несутся сминая всё на своём пути. В такой период и Енисей становится чёрным и бурливым, заполняет все перекаты, скрывает пороги, прячет валуны и камни. Он бешено несётся в горных ущельях, становится страшен своей непредсказуемостью. Редко кто в этот период рискнёт выйти на моторке на такую стремнину. По рации на все кордоны по Енисею передали, что утонул ребёнок, унесло течением. Мы решились на выход, с час крутились по порогам вверх в надежде увидеть тело. Не нашли, вернулись, Енисей забрал себе.
