Пересаженное дерево приживается не сразу и не всегда выживает. Это применимо и к роду человеческому. Россия и Советский Союз в XX веке пережили несколько волн эмиграции. Первая случилась еще до 1917 года. Но про нее редко вспоминают. Самой крупной была, конечно, послереволюционная волна, которую и принято называть первой – прежде всего, по масштабу. Она охватила более двух миллионов человек, по некоторым подсчетам – около трех миллионов.
Да, среди них было немало ярких личностей, некоторые из которых завоевали славу еще в прошлой жизни. Но в основном это были военные средней руки, у которых не было накоплений в западных банках и собственности в комфортабельных буржуазных странах. Они нуждались, с трудом находили работу. В таких условиях всегда проявляется взаимовыручка…
Русские эмигранты первой волны
Долгие годы эмиграция был организованной системой, очень политизированной – особенно ее внушительная армейская часть. Они долго мечтали о реванше, готовили боевые группы для свержения большевиков. Считали себя альтернативой Советской России, надеялись со временем заменить ее элиту. У эмиграции имелось немало идеологов – в основном, правого толка.
Неудивительно, что в 1941 году большинство европейского русского зарубежья поддержало Гитлера, а до этого они были без ума от Муссолини. Другое дело – те, кто нашел приют в Америке. Там выгодно было быть антифашистами – и они следовали выгоде вполне искренне. В то же время во Франции – крупнейшем центре русской эмиграции – тысячи русских людей были призваны в армию, которая сражалась с гитлеровцами, многие стали героями Сопротивления. Были и такие, кто в первые дни войны пришел в советское посольство, предлагая свою помощь.
Считается, что в эмигрантской прессе царило относительное свободомыслие. Но с «чужаками» эмиграция умела расправляться, уничтожая репутации. Достаточно вспомнить, какую кампанию в зарубежной прессе развязали после возвращения на Родину писателя Алексея Толстого. Его считали, по меньшей мере, предателем. Да, со временем многие получили возможность оторваться от политически ангажированной системы. Но стержень русской эмиграции первой волны – это все-таки сугубо правая идеология, которую исповедовали, например, Дмитрий Мережковский или Иван Ильин. Люди, сохранявшие верность идеалам Февральской революции, чувствовали себя в эмиграции менее комфортно и к советской реальности относились теплее. Особенно – в годы Великой Отечественной. Это, например, Павел Милюков или Александр Керенский, признавшие, что Советский Союз оказался жизнеспособным. Словом, эмигрантам было, о чем поспорить – и многие ненавидели друг друга.
Сумели ли они сберечь в себе русское начало? Несколько десятилетий им это удавалось. Пресса, церковь, некоторые учебные заведения становились центрами русской культуры в разных странах. Им даже удалось всколыхнуть моду на все русское во многих странах – в ресторанах, на эстраде. Способных людей среди эмигрантов (которые предпочитали называть себя изгнанниками) было немало. Поколение внуков эмигрантов первой волны уже ощущали себя, в большей степени, американцами и французами, чем русскими. Хотя отказываться от своих корней в их среде не принято.
В этой книге собраны свидетельства иллюзий, трудностей и катастрофы русской эмиграции первой волны. Среди авторов – и звезды первой величины, такие, как Фёдор Шаляпин и Иван Бунин, и те, кто сумел порвать с эмиграцией и вернуться в Советскую Россию, как Александр Куприн, и апологеты эмиграции – например, Роман Гуль. Разноголосица мнений, фактов, свидетельств. Только так и можно получить подлинную картину этого феномена. Несколько десятилетий назад в России началась мода на «русское зарубежье». Их стали изучать, издавать, идеализировать. Но давайте посмотрим на эмиграцию без гнева и пристрастия. Это нам пригодится.
Сергей Алдонин
Эмиграция. Русские на чужбине
Открывали где-то рестораны,
Придумали какой-то аппарат,
Носили с голода газетные рекламы
И жен своих давали напрокат.
Мой брат в Иркутске сторожем больницы,
Отец в Германии в артелях рыбаков,
Сестра газетчицей уж больше года в Ницце,
А дядя в Венгрии на заготовке дров.
Из песни «Эмигрантское танго»
