Сержанту Жанзуану было приказано жечь костры. И первый из них надо было развести на восточной оконечности острова, чтобы баржи в темноте не налетели на мель. Но это оказалось делом ненужным. Офицеры, хоть и знали, что ночи сейчас весьма коротки, не учли, что коротки они настолько, да и к тому же лунны и светлы. Когда подплыли к острову, он уже проглядывал в рассветной дымке черными стенами деревьев – и без костра его было видно.
Волков так и простоял на носу первой баржи всю ночь. Садился и тут же вставал, и был мрачен. Не успевали они до рассвета высадиться. Он уже начинал бояться, что с тех барж, что идут за ним, начнут просить остановки, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Кавалер оглядывался, пытаясь рассмотреть суда в утреннем тумане, и видел только нос той баржи, что шла за ним. Дальше не видно: темно. А солдаты уже не спят – выспались.
– Эй, господа солдаты! – закричал им кормчий. – Вы все на один борт не наваливайтесь, у нас и так перегруз.
А солдаты смотрели на берег, что проплывал слева от баржи. Берег черный: ни огня, ни единого светлого пятна. Берег мрачный, так и верно – вражеская земля.
– Костер! – закричал вдруг кто-то. – Костер справа!
Волков, солдаты и все остальные, кто был на барже, повернули головы направо. Так и есть: на его земле пылает большой костер. Его издали видно, даже через туман.
– Наконец-то, – выдохнул старый солдат, стоявший рядом с генералом.
А генерал лишь взглянул на него быстро и поспешил на корму. Стал вглядываться назад, глядеть на баржи, которые уже можно было различить в первых лучах рассвета.
И тут в темноте сзади вспыхнул и закачался фонарь: туда-сюда, туда-сюда. Карл Брюнхвальд показал, что поворачивает к берегу. Шесть барж с солдатами Брюнхвальда и Рохи начинали свое дело.
– Ну, храни вас Бог, господа, – тихо произнес Волков и снова отправился на нос баржи.
А солнце уже показалось из-за спины. Уже так светло, что третий костер, что развели люди Жанзуана, костер, который должен указывать на вторую цель на пристани Милликона, уже и не потребовался. Волков и так видел торговый город: хорошие дома над рекой, амбары, причалы, еще причалы, по берегу склады, лодки, баржи.
– Господин! – закричал ему кормчий. – У пирсов свободные места! Я туда пристану! Удобное место для всех трех наших лодок.
Он указал рукой, и кавалер увидел те свободные места.
– Давай, – коротко согласился Волков и тут же обратился к своему оруженосцу: – Господин Фейлинг, вина.
Молодой человек принес господину большую флягу. Волков отпил изрядно, а Фейлинг стоял рядом и ждал.
– А теперь шлем, – распорядился генерал, отдав оруженосцу флягу и надевая подшлемник.
Людишки – не спится им, сволочам, – уже на пирсах. Птицы орут над рекой и в деревьях, что растут вокруг. Солнце еще не встало, а приказчики уже считают тюки и бочки. Грузчики доедают завтрак, люди торговые уже выходят из своих барж на свет, потягиваясь со сна. И все с удивлением смотрят, как прямо к пирсам, доски об доски, ловко швартуются большие баржи. А в баржах…
Из барж, гуще, чем рогоз, торчали пики, копья и алебарды. И шлемы, шлемы, шлемы. Увидели местные люди, что приплывшие баржи полны добрых людей – при доспехе, железе и огненном бое.
Волков первый спрыгнул на дощатый настил пирса и пошел по пирсу не спеша, забрала не закрывал, одна рука на эфесе меча, словно прогуливался, поглядывая на всех людей, которые в удивлении на него смотрели. А сидящий на свернутых веревках молодой грузчик еще не прожевал свой завтрак до конца, а тут вскочил и закричал весьма нагло:
– Эй, вы… Господин, а кто вы такой? И что с вами за люди?
Дурак, видно, не знает геральдических цветов. Иначе сразу бы понял по бело-голубому ваффенроку генерала, кто он. А тут Максимилиан с баржи сошел и последовал за генералом, на ходу разворачивая великолепное бело-голубое знамя с черным вороном посередине.
– Эшбахт! – охнул кто-то.
И тут же над пирсами звонко и испуганно полетело:
– Эшбахт! Эшбахт!
– Признали наконец, – засмеялся Максимилиан, глядя, как люди принялись разбегаться с пирсов.
Бежал, позабыв завтрак, и незадачливый грузчик, вопя на бегу:
– Эшбахт напал! Стража! Эшбахт!
Волков тоже усмехнулся. Да, узнали. Он повернулся к своим:
– Господин Габелькнат, где мой конь?
Конь уже был оседлан, подпруга подтянута, только сходни на пирс сбросить. И вот уже Габелькнат подвел к генералу его коня, помог сесть. Гвардия его тоже выводила коней, а прапорщик уже был в седле. Тяжелое знамя едва колыхалось, тревожимое утренним ветерком. Волков огляделся по сторонам: пирсы почти опустели. Он перекрестился. Господи, пусть в лагере врага о нем узнают раньше, чем о Брюнхвальде.
А с трех барж на пристань уже не спеша спускались солдаты. Офицеры их не подгоняли. Без малого четыре с половиной сотни людей выходили неторопливо, словно купцы, осматривались. Положили сходни, принялись выводить коней.
Волкову прикрикнуть бы, да не хотел он поднимать суету. Тем более что к нему уже бежали офицеры третьей роты с Фильсбибургом во главе, капитан Вилли шагал быстрым шагом. Капитан-лейтенант Фильсбибург подошел первым и остановился, ожидая приказаний.
