1
Первым номером программы в это утро оказалась встреча с бывшей женой. Вернее, не совсем бывшей, а пока ещё законной, которая, впрочем, сама себя за таковую давно уже не считала. А началось утро с телефонного звонка, который прозвучал, когда Борис, он же Боб Шилин, собирался двинуть на работу, в Институт космических проблем.
Это была она, Анастасия, тридцатилетняя специалистка «по восточным делам». То она переводчик с китайского, то редактор, то чей-то референт: её лживость не знала границ; Боб давно бросил попытки выяснить, где и чем она занимается.
– Куда подевался? – прогнусавила она своим томно-визгливым голоском. – Все выходные тебе названиваю!
Бориса немедленно начало трясти. Он её ненавидел. Знал, что это недостойное чувство, старался относиться к ситуации с юмором и – ненавидел. Просто в глазах темнело, когда он её слышал.
– Чего тебе? – спросил он, стараясь быть максимально спокойным.
– Надо поговорить! Я сейчас к тебе приеду.
– Не надо, я занят.
– Я уже выхожу. Сбегай, возьми круассанов.
– Поговорить можно и по телефону, – всё ещё пытаясь сдерживать себя, сказал Боб, но она бросила трубку.
Он заходил кругами. «Господи, за что мне это?» Анастасия уже два года жила у Анатолия, который представлялся всем Толяном. «Это у них, шоферов, корпоративное, – подумал Шилин. – Вован, Толян… Санёк, Мишаня… Уроды». Его жену Толян звал Анечкой, и она млела. А когда он сам, Боб, в минуты нежности звал её Насенькой, была ужасно недовольной.
Этот мордатый Толян был вхож в компанию её подруги Виолетты, которая откликалась на кличку Ветка. Боб даже думал, что он с той Веткой «любовь крутит». А он крутил с его женой, только звал её Анечкой. Бывало, Боб скажет в застолье: «Моя Настя то-то и то-то» сказала там или сделала, а Толян в ответ – вроде как о своей: «Моя Анечка то-то». И никто в компании, конечно, не понимал, что говорят об одной и той же… Хотя, скорее, все всё знали и веселились от души, особенно Настька, только он, идиот рогатый, не понимал.
А потом она к Толяну переехала, и все дела.
…У неё был свой ключ, и Боб не сразу заметил, что уже не один в квартире. Обернулся, услышав презрительное:
– А пыльно-то, захламлено… Шилин, о чём ты думаешь? У квартиры совершенно непрезентабельный вид!
И она деловито прошлась по комнате, осматриваясь, будто оценщик, даже не взглянув на Боба. Приподняла двумя пальцами покрывало на диване, изобразила брезгливость своим накрашенным ротиком, прошагала в кухню, чем-то там загремела, воскликнула:
– Вот она, эта кастрюля! Я её забираю.
– Какого чёрта тебе надо?! – закричал Боб. – Чего ты тут роешься?!
Из прихожей выдвинулась туша Толяна. На лице его сияла совершенно искренняя улыбка радости, руки раскинуты – он, похоже, собирался обниматься с мужем своей сожительницы. Этот бывший таксист, а ныне владелец автосервиса, рассматривал весь мир как подарок лично ему, но иногда снисходил ко всяким прочим людишкам, позволяя им чувствовать себя приобщёнными. Боб Шилин с ним водку пил, женщину делил – значит, они теперь дружки-приятели навеки. В правой руке он сжимал какой-то длинный предмет, с виду – бутылка вина, завёрнутая в обрывок газеты, сплошь покрытой иероглифами.
С кухни вышла Настёна, помахивая кастрюлей. Боб увернулся от объятий Толяна и завопил срывающимся голосом:
– Поставь посуду на место! Ты и так в прошлый раз все вилки унесла!
По-прежнему избегая глядеть на него, жена сообщила в пространство обиженным тоном:
– Он даже не помнит, что это я покупала!
– Дмитрич, не пыли по пустякам! – заржал Толян. – Неси стаканы, обмоем встречу!
– Да пошли вы все вон!
– Очень интересно! – театрально выламываясь, сказала жена. – Толь, ты представляешь? Его месяцами невозможно застать, а когда к нему приехали по серьёзному делу, он кричит «пошли вон». Как ты думаешь, на суде ему это зачтётся?
– Да уж ты, Дмитрич, и впрямь, – со всех сторон совал свою улыбку Толян. – Ты давай не доводи до суда. Оно тебе надо?..