Синяя потрёпанная «Скания» затормозила, расплескав по всей остановке лужу, оставшуюся от ночного дождя. В утренний час пассажиров в автобусе было мало, а точнее – всего один, высокий сухощавый мужчина в длинной тёмно-синей железнодорожной шинели советского образца. Ему было лет пятьдесят, но резкие черты лица и глубокие морщины, делавшие его похожим на американского пуританина с портретов восемнадцатого века, добавляли ему лет. Пассажир, взглянув на часы, вышел из салона. Автобус, завывая, словно пылесос, двигателем не первой молодости и извергая вонючий сизый дым, отъехал от остановки, растворившись в серой дымке, которая предвещала ясный и солнечный день. Мужчина перешёл дорогу и направился вдоль длинного бетонного забора, изрисованного граффити и обклеенного всевозможными объявлениями более чем сомнительного характера. Через несколько минут он дошёл до парковки, представлявшей собой густо усыпанную жёлтыми кленовыми листьями асфальтированную площадку, на которой дворник уже давным-давно не появлялся, а если и появлялся, то его работа ограничивалась заметанием листвы и окурков под припаркованные машины. Спугнув стайку копошившихся в мусоре воробьёв, по дороге проехала «Волга» серого цвета, водитель которой, очевидно, узнал прохожего и затормозил у тротуара, посигналив клаксоном.
– Физкульт-привет, Олег Михайлович, давай подвезу! – задорно поприветствовал его водитель, приоткрыв окно. – И куда вы в такую рань?
– Да туда же, куда и вы, Павел Николаевич.
– День сегодня хороший будет, – отозвался собеседник, указывая рукой куда-то в небо.
– А это мы вечером узнаем, хороший или нет.
Олег Михайлович Стрельников сел в серую «Волгу». Хотя в молодости он служил в танковых войсках и знал любую технику, как свои пять пальцев, он принципиально не хотел покупать машину, считая собственного «железного коня» излишеством, без которого вполне можно обойтись. Даже сейчас, когда он от помощника машиниста дорос до начальника депо, ему просто не хотелось тратиться на бензин и искать парковки, когда ему по должности был положен бесплатный проезд на всём общественном транспорте. А подвозил его Павел Николаевич Пустовалов, начальник метрополитена, который уже давно иронично отзывался о себе как об «адмирале без флота», намекая на то, как долго шла эпопея со строительством метро в городе. И прозвище «Адмирал» в итоге очень быстро приклеилось к нему. Он и впрямь своей рыжеватой, но уже седеющей бородкой напоминал бывалого «морского волка».
– Тут ехать пять минут, а парковаться полчаса, – прокомментировал Стрельников попытки Пустовалова высмотреть подходящее место для швартовки своей «баржи». – Вот именно поэтому я и не вожу.
Пустовалов промолчал в ответ. Привычным быстрым шагом они подошли к металлическим воротам, на которых блестела покрашенная серебрянкой большая эмблема – крылатое колесо. Рядом с воротами виднелась небольшая синяя будочка с белой дверью с табличкой: «Режимная территория. Предъяви пропуск!», куда и направились Стрельников с Пустоваловым. Охранник на проходной оторвал взгляд от монитора, встал в полный рост и приложил ладонь к козырьку фуражки.
– Доброе утро!
– Кому-то доброе, а кому-то работать надо.
Несмотря на ранний час, работа в депо уже шла полным ходом: по веерным путям сновал туда-сюда неуклюжий оранжевый «Унимог» на рельсовом ходу, расставляя вагоны в крытом ангаре производственного корпуса.
Как бы нехотя Стрельников повернул голову в сторону подъездного пути, где в тупике ржавело несколько старых вагонов. Один из них был ему особенно дорог. Это был гранёный оранжевый с белым головной вагон типа «И», на котором Стрельников сам ездил много лет назад, ещё в Москве. Двадцать или тридцать… Казалось, это было в прошлой жизни. По окончании испытаний поезд списали, не зная, что с ним делать. В результате он мотался, как неприкаянный, много лет простояв за ненадобностью сначала в депо «Сокол», потом в «Красной Пресне», часть вагонов порезали, но несколько остались в качестве сараев или тренажёров для ремонтников. И когда строили метро здесь, то из Москвы и Питера отправили огромное количество старой техники, пока что исправной, но уже никому не нужной. Вот и этот вагон, за который любой железнодорожный музей душу бы отдал, отогнали в дальний угол депо и использовали как склад для инструментов, не найдя ему лучшего применения. А потом, по мере того как открытие метрополитена приближалось, город получал всё больше техники, и для бесполезной, пусть и уникальной машины не осталось места. Многострадальный вагон буквально выбросили на улицу, выставив в тупик за стенами депо. Возглавив строящийся метрополитен, Стрельников с удивлением обнаружил здесь своего «старого знакомого».
Появись Олег Михайлович здесь чуть раньше, он бы принял меры к сохранению раритета, дорогого ему как память. Но сейчас, похоже, сохранять уже было нечего. С нескрываемой грустью он смотрел, как день за днём столь дорогой ему вагон превращался в груду ржавого хлама. Состояние вагона как нельзя лучше подчёркивало, что место для строительства депо было выбрано не самое удачное – на отшибе огромного и неблагополучного жилого района. Сначала местная шпана разбила окна, потом на выцветшей и облупившейся краске появились граффити. Видимо, вагон облюбовали бомжи или наркоманы, и с каждым днём возле него скапливалось всё больше мусора и следов костра. Но вагон, хоть и разукомплектованный и напоминавший скелет, ещё стоял на собственных тележках, да и автосцепки были на месте, и поэтому его теоретически, при большом желании, можно было привести в движение и отбуксировать в более надёжное место. Другое дело, что перед ним в том же тупике стояло ещё несколько ржавеющих остовов, и для вызволения драгоценного «типа И» потребовалось бы как минимум несколько единиц тяжёлой техники, включая пару подъёмных кранов и бульдозер. Своими силами и средствами обеспечить эвакуацию вагона Стрельников не мог, и всё, что ему оставалось делать – это заинтересовать московское или питерское начальство. Олег Михайлович уже намекал Пустовалову на необходимость сохранения этого агрегата для потомков, но единственный ответ, который он получил от Адмирала, был предельно кратким и ясным: «Оживлением трупов не занимаемся». А как знают все люди, кому небезразличен транспорт, нет повести печальнее на свете, чем повесть о порезке ржавого вагона.
