1. Глава 1
Это так просто – шаг за шагом. Просто идти, глядя себе под ноги, и стараясь не смотреть никому в глаза. Я не могу смотреть никому в глаза – мне не хватает сил. Мне проще смотреть на то, как мои покрытые пылью некогда белоснежные кеды семенят по ровной плитке одного из переулков московского центра.
Не выдерживаю, и останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Вдох-выдох. Какая же это мука – когда сердце рвётся на миллиарды кусочков. Это теперь мне хочется тихо плакать, а совсем недавно, чуть больше двух недель назад мне хотелось рыдать навзрыд, разнося всё в клочья.
Я сняла с плеч тонкие лямки рюкзака, перехватив его и прижав к груди, и прислонилась спиной к колонне одного из гигантских офисных зданий, что высилось прямо надо мной. Даже странно, что в этом переулке почти никого нет. Сейчас самый разгар рабочего утра, холодного весеннего утра четверга и моего первого рабочего дня в конторе, гори она огнём, Кедровского Максима Сергеевича.
Я в короткой кожаной куртке, надетой на свитер с высоким горлом, в теплой шапке, джинсах и кедах. Никаких сумок, только маленький рюкзачок из рыжей кожи, местами уже слега потертый, просто потому что любимый, а я не могу остановиться – занашиваю, потому что удобный и подходит почти подо всё.
Ветер выл над головой, и моё сердце выло вместе с ним. Я растерянно посмотрела в холодную, отдающую равнодушием зеркальную стену здания, напротив которого стояла.
Худенькая девушка среднего роста с прямыми каштановыми волосами до плеч. Хорошенькая молодая женщина, как и большинство тех, которые в данный момент бороздили эти самые московские улицы, внутри которых находилась и я. Так что при всей своей хорошести, я была ещё и самой обычной: прямой нос, в меру пухлые губы, в меру густые брови…
И сине-голубые глаза – моё наследство от мамы.
Ах да, ещё я носила на лице свой неизменный атрибут – большие очки в черной оправе. Зрение меня слегка подводило – трудоёмкая учеба, результатом которой стал красный диплом, всё-таки оставила некоторые последствия. Ну и ничего. Я, если честно, никогда не страдала из-за этого. Я вообще себе нравилась. Любила себя такую, какой была. Так что, может, я и не была роковой красавицей и не обладала умопомрачительной модельной внешностью, но я, если честно, как-то к этому и не стремилась.
Никакого гламура я не терпела от слова «совсем», как это нынче модно было говорить. А очки, я считала, и вовсе добавляли мне какую-то мою фишку.
Я прикрыла глаза на минутку. Как приятно всё-таки было отвлечься от всего. Как приятно… Остановиться на минутку. У меня ведь ещё есть время, да я уже и почти дошла до места. Господи… Мне бы так хотелось убежать, улететь куда-нибудь, послать всё куда подальше…
Горечь снова липкой желчью заструилась где-то внутри меня. Я одним махом упала в воспоминания недавно минувших дней, и сердце моё заколотилось с неистовой силой.
- Что значит ранен?! – кричала я в трубку, не узнавая своего голоса. – Что значит ранен?! Он же на работе! Какого черта он вдруг оказал ранен?!
Меня шатнуло так, что я едва успела припасть к своему столу на кафедре. Устояла, уткнувшись ладонью в столешницу. Больно ударилась бедром, но уже сразу забыла об этом – не до того сейчас, не до чего вообще!… Внутри всё кричало от мучительного страха, от разъедающего беспокойства.
- Там перестрелка была, Вер… - Надя помолчала, в трубке что-то затренькало, потом зашуршало. – Вер… Его пасли, понимаешь? Пасли его! Просто прижали… Он же с охраной везде, потому и в офисе в этом стороннем всё произошло… Это всё из-за бизнеса этого чертового…
- Надя! – заорала я так, что у меня в глазах потемнело, и горло словно лопнуло под ударом чьих-то острых когтей. – Надя! Говори, что ты знаешь!
Шуршание сменилось всхлипами и каким-то бормотанием. Всё какое-то «Вер, Вер, понимаешь…»
- Василий Альбертович… Он… Его, когда на скорой увозили, он брату моему сказал, Гюго, ну, то есть Витьке… Черт… Витьке он сказал, чтобы тот документы начинал готовить для передачи его части бизнеса Кедровскому…
Я больше ничего не слышала. Не слышала Надю. Не слышала больше вообще ни черта в этом мире.
«Кедровский… Кедровский Сергей Владимирович – совладелец крупного бизнеса, который они вместе с моим отцом ведут уже так много лет… И вот он что, значит…Дорвался…Я никогда ему не доверяла, никогда. Всегда боялась, что когда-нибудь он решит избавиться от папы – у него же на лице было всё написано. Ну почему отец мне не верил?! Конечно же, это он, это Кедровский… Как же иначе…Он всё это устроил…»
- Друзьями побыли двенадцать лет и хватит… - прошептала я, оседая на пол и снимая очки. Я закрыла лицо руками и зарыдала в голос. Кто-то забежал на кафедру… Марина Олеговна, кажется. Подбежала, испуганно защебетала, тут же засуетилась, забегала вокруг меня. Ане велела воды мне принести, уже засыпала вопросами…
- Папа ранен в перестрелке, - выдавила я, не слыша почти ничего и почти ничего не понимая. – Увезли в реанимацию…
У меня руки дрожали так, что я едва могла держать стакан. Я пила, зубы бились о стекло, и внутри, во рту, вкус теплой крови – губы все искусаны. Любимая моя, возлюбленная моя мама умерла пять лет назад. Я же едва выжила, я же почти высохла тогда…. Папа едва выжил. Мы как-то выкарабкались, выцарапали себе путь наверх из той страшной ямы, молитвами, слезами, Господу слава… А теперь что? Теперь что будет с моим отцом? Что теперь вообще будет, Господи?...
