Бог солнца Амон – Ра щедро одаривал своих подданных теплом. Но люди не спешили радоваться: искали укрытие в тени от его жарких объятий. Жизнь в деревне замерла. Раскалённый воздух дрожал над землёй, создавая иллюзорность действительности, при каждом дуновении ветерка казалось – вот-вот вместе с пылью на воздух поднимется и деревня. Со строениями, людьми. Подобно облаку унесётся в неведомые края. Но стоило вдохнуть прогорклый запах пива, доносящийся из каждого двора, пройти по узким извилистым улочкам, местами упирающихся в захламлённые тупики, пропитанные смрадом нечистот и протухших овощей – сказка превращалась в быль.
В центре деревни среди однообразных глиняных жилищ зелёным островком высился навес. Его крыша из пальмовых ветвей примыкала к глинобитному зданию – храму Сетха, бога войны. То была – школа.
…Египетские чиновники, в чьи обязанности входило: ставить на учёт новорожденных, снимать с учёта умерших от старости или болезни людей, учитывать поголовье скота, посещали поселения для бедноты с большой неохотой. Они делали свою работу спустя рукава – их отчеты обычно имели мало общего с действительностью. Тогда фараон распорядился открыть в поселениях при храмах начальные школы для детей простолюдинов, дабы в дальнейшем они выполняли работу, не требующую больших знаний. В случае недобросовестного отношения к своим обязанностям писца ждало суровое наказание. Таким образом, канцелярия храмового хозяйства стала получать достоверные данные о количестве работоспособного населения, облагаемого налогами. Чиновники теперь знали: на что они могут рассчитывать при наборе рабочего люда для строительных работ, для сбора урожая, рытья канала.
…Под навесом жужжала запутавшаяся в паутине муха. Учитель, старый семит, заложив руки с тростью за спину, прохаживался между рядами учеников разных возрастов, скрестивших ноги на циновках. Нос крючком, длинная морщинистая шея, торчащая из широкого ворота балахона. Черепаха. Ни дать, ни взять – черепаха.
Моше, худой лопоухий мальчик лет десяти с гладко выбритой головой сидел в окружении таких же стриженных наголо мальчишек. Остро заточенной палочкой он старательно выцарапывал иероглифы на остраконе1. За время учёбы мальчик уяснил: на уроках сидеть надо тихо, открывать рот тогда, когда об этом просит наставник. Если это было не так, Шамма – писарь нещадно лупил нарушителя по спине тростью, приговаривая: «Дитя несёт ухо на спине. Чем чаще его бьёшь, тем больше он „слышит“». Иногда доставалось и непоседливому Моше. Всякий раз, не выдержав экзекуции, размазывая по лицу слезы, мальчик убегал домой с твёрдым убеждением никогда не возвращаться в школу. Но каждый раз мать приводила его обратно. Кара была разумной женщиной, понимала – от учителя зависит дальнейшая судьба её мальчика. Просила прощения за своего непутёвого сына. Шамма благосклонно впускал беглеца в класс…
Мальчик выводил иероглифы на известковой пластине. Но его мысли – облака витали далеко за пределами деревни – над Дельтой Священного Нила. С превеликим удовольствием он сейчас присоединился бы к старшему брату Аарону, помогавшему отцу пасти скот городской знати на заливных лугах. Ему хотелось вдыхать полной грудью свежий ветер Великого моря, а не корпеть над ненавистными закорючками в душном классе. Единственный раз отец брал его с собой на дальнее пастбище. Это случилось, когда Моше было семь лет. Он тогда жестоко простыл, мать с отцом с превеликим трудом вырвали его из когтей смерти. Мальчик только начал выздоравливать, был ещё совсем слаб, когда родители решили, что ему будет полезно подышать свежим морским воздухом. И на самом деле – там он быстро пошёл на поправку. Моше впоследствии не раз погружался в счастливые воспоминания о проведённых в Дельте днях. Вот и сейчас перед его глазами стоял не бритый затылок одноклассника, а череда картинок с того памятного события. Вот они с братом, смастерив нехитрые снасти, рыбачат на протоке. Или, раскинув силки и затаив дыхание в камышах, охотятся на уток. Как наяву Моше видит: на закате дня возле небольшого озерца тлеет костёр, отец запекает на углях рыбу. Братья, перебивая друг друга и заливаясь весёлым смехом, изображают: то утку, то рыбу, то самих себя в смешных ситуациях. Покончив с вечерней трапезой, они идут на ночлег в шалаш из тростника. Но ещё долго раздаётся их смех над сочными лугами, прежде чем утихнуть в ночи…
