Я сидела в кафетерии, и моя правая коленка под столиком подпрыгивала, будто очумелый отбойный молоток. Адреналин струился по жилам, побуждая меня бежать куда подальше, рвать отсюда когти и никогда больше не заглядывать в Рокмор-хаус.
Дыши глубже.
Если я сейчас же не возьму себя в руки и не успокоюсь, я своей одышкой только капитально себе напорчу. Перспектива так себе, особенно если учесть, что в этой психушке полно свободных палат.
– Вам это действительно необходимо, мисс Селкирк?
– Лучше Ари. Да, доктор Жиру, – энергично кивнула я. – Я проделала такую дорогу не для того, чтобы идти на попятный. Мне нужно знать.
Мне не терпелось поскорее покончить со всем этим и как-то – как-нибудь! – унять трясущиеся руки. Но я просто положила ладони на стол – вот так, ровно и спокойно.
Доктор огорченно вздохнул, слегка разжав тонкие, потрескавшиеся от загара губы. Его взгляд, казалось, говорил: «Не обессудь, детка, ты сама просила». Затем он открыл архивную папку и откашлялся.
– В те времена я еще тут не работал, но давайте посмотрим… – Он пролистнул несколько страниц. – После того как ваша мать отдала вас на попечение социальных служб, она провела остаток жизни здесь, в Рокморе – Доктор стал листать дальше. – По собственной воле, – продолжил он. – Содержалась здесь шесть месяцев и восемнадцать дней. Покончила с собой накануне двадцать первого дня рождения.
У меня перехватило горло. О черт!.. Этого я никак не ожидала.
Новость повергла меня в шок и в клочья разнесла перечень вопросов, которые я давно заготовила в уме. Все эти годы я перебирала возможные причины, по которым мать когда-то бросила меня. Я даже допускала мысль, что за тринадцать лет она, вполне возможно, успела отойти в мир иной. Но покончить с собой?
Да, дурья башка, об этом-то ты и не подумала!
В голове нескончаемой чередой проносились ругательства, и мне больше всего хотелось бухнуться лбом о столешницу – может, хоть так удастся вдолбить в голову ошеломляющую весть.
В четырехлетнем возрасте меня приняли на попечение власти штата Луизиана, а через шесть месяцев моей матери не стало. Все это время я неотступно размышляла о ней, рисовала ее в своем воображении, гадала, чем она занимается, вспоминает ли свою покинутую крошку, а она меж тем лежала в земле и ни хрена не думала и не делала. В моей груди рос вопль, которому я не дала вырваться наружу. Вместо этого я пристально разглядывала свои руки. Коротко остриженные ногти на фоне белой крышки стола походили на блестящих черных жучков. Я с трудом подавила желание согнуть пальцы и вцепиться в ламинированное покрытие так, чтобы кожа отстала от ногтей, – все лучше, чем изнемогать от скорби, сдавливающей и опаляющей сердце.
– Пусть, – произнесла я, совладав с собой. – А что с ней было не так?
Вопрос обжег мне язык подобно кипящей смоле. Я густо покраснела и торопливо убрала руки под стол, незаметно вытерев потные ладони о джинсы.
– Шизофрения. Галлюцинации – вернее, всего одна…
– Какая же?
Доктор снова раскрыл досье и сделал вид, что вчитывается в данные. Видно было, что он здорово нервничает и не решается сказать мне правду. Я была на него не в обиде: кому же приятно сообщать несовершеннолетней девушке о том, что ее мамочка ошизела настолько, что свела счеты с жизнью?
На щеках доктора проступили пунцовые пятна.
– Здесь написано… – начал он, сделав над собой усилие, – что все из-за змей… Будто бы у нее в голове под кожей завелись змеи, и она чувствовала, как они шевелятся и пытаются выйти наружу. Несколько раз она расцарапывала себе голову до крови. Ковырялась в ней кухонным ножом, стянутым в кафетерии, чтобы извлечь их оттуда. Ни увещевания врачей, ни препараты так и не убедили ее в том, что змеи – лишь плод ее воображения.
Холодок пробежал у меня по затылку и пополз ниже, по всей спине. Змей я ненавидела лютой ненавистью.
Доктор Жиру захлопнул папку и поспешно произнес сочувственным тоном:
– Но нельзя забывать и о том, что многие тогда пережили посттравматический стресс. Вы были еще ребенком и мало что помните, но…
– Кое-что я помню.
Разве такое забудешь? Вместе с сотнями тысяч людей я чудом спаслась, когда на Новый Орлеан один за другим обрушились два урагана четвертой категории. Стихийное бедствие накрыло не только город, но и всю южную половину штата. Жителей Луизианы оно застигло врасплох, и ни один из беженцев домой не вернулся. Даже сейчас, спустя тринадцать лет, никто, будучи в здравом уме, не решался соваться за Периметр.
– Значит, нет надобности объяснять вам, почему ваша мать оказалась здесь? – печально улыбнулся доктор Жиру.
– Нет.
– Тогда хватало подобных случаев, – скорбно продолжил доктор, глядя в пространство и обращаясь уже не ко мне, а непонятно к кому. – Психозы, страх утопления у пациентов, на чьих глазах погибли близкие… И конечно, змеи. Наводнение выгнало их из болот на сушу. Вероятно, ваша мать стала непосредственной очевидицей какого-то жуткого происшествия, вызвавшего у нее галлюцинацию…
В моем сознании, словно в диапроекторе, замелькали видения жуткого стихийного бедствия и его последствий, уже порядком подзабытые. Я непроизвольно вскочила, хватая ртом воздух и желая побыстрее убраться к черту из этого жуткого места посреди болот, поросших мхом и кривыми плакучими деревьями. Меня, как маньячку, тянуло забиться в судороге, чтобы стряхнуть с себя образы, липнущие к коже, но усилием воли я осталась невозмутимой. Глубоко вдохнув и вцепившись в край черной футболки, я прокашлялась и сказала:
