Своя кличка у нее появилась только на седьмом месяце от роду. Черно-бурая, белогрудая рослая сука откликалась на любое внимание. Игриво посматривала в глаза человеку и… молчала.
Старая хозяйка швейного цеха взяла щенка на охрану двора, о чем вскоре пожалела:
– Надо было того писклявого ее брата брать. Посмотри на нее: ни напугать, ни облаять никого не может, тупица.
Миловидная дворняга сидела, не понимая ни слов, ни недовольства старухи, двигала ушами и ждала чего-то.
– Че смотришь? Я тебя уже кормила. Иди отсюда.
Хозяйка гнала от себя животное, толкая ногой в ребристый бок, и отправлялась по делам. Крупная для дворняги, грудастая и головастая собака продолжала молчать. Никто не слышал ее лая. Она отзывалась на все известные клички, прибегала, норовила залезть передними лапами и, если удастся, облизать человека.
– Фу, уйди, Бобик, – рабочие пихали сильное не по возрасту собачье тело, подкидывали объедки. – На, сюда смотри! Ешь.
Цех состоял из трех домишек: в самый большой поместилось двенадцать швейных машинок и два промышленных утюга, во втором доме расположилась закройная, а в третьем – кухня. Тесные постройки образовали тесный, затемненный двор, ставший домом для дворняги.
Каждый вечер собаке варили суп с говяжьей обрезью или рубцом, костями и лапшой. Половина супа шла на утро. В обед в глубокую миску падали объедки со стола рабочих. Дворняга сжирала всё, скуля и дрожа от голода и жадности.
– Это в семь месяцев он такой огромный? – удивилась новая швея.
– Это девочка, – неприязненно отозвалась петельщица, жившая при цехе. Она занималась уборкой в качестве оплаты жилья, убирала двор и ненавидела собаку за подкопы цветов и вонь испражнений, разбросанных по маленькой редкой клумбе.
– Как зовут?
– Никак… По-разному зовем: Рекс, Бобик.
– Девочке надо другое имя, да? – девушка обратилась к дворняге и вытащила из сумки вафлю, подразнила брусочком сладкого. – Хочешь?
Собака радостно метнулась из стороны в сторону, что-то вкусно пахло в руке человека! Щетинистый, витой хвост мотался, заставляя зад вилять, как если бы дворняга пританцовывала от нетерпения. Девушка рассмеялась. Осторожно протянула руку и, дав обнюхать пальцы, погладила гладкую блестящую макушку. Бросила вафлю.
– Угощайся.
Хруст в пасти. На земле остались крошки.
– Понравилось?
Собака оглушительно прогавкала: понравилось!
Девушки вскричали от неожиданности и засмеялись.
– Вот лает!
– Ниче се…
Из цеха вышло несколько удивленных швей:
– Это наш так лаял?
– Это же девочка, зовите ее Джулей! – нарекла собаку новенькая.
– Почему Джулей?
– У сестры моей точно такая же, зовут Джулей.
– Джуля? Как Джулия, только Джуля.
– Да, точно как у сестры собака: такая ж черная, с белой отметиной.
– Отметина на лбу бывает, а это – пятно.
– Ну, пятно…
– Собакам кличку надо давать, Джуля – это же имя.
– Мне кажется, ей идет эта кличка.
– …растет еще. Не лает только, спокойная.
– Джуля!
Люди оглядели дворнягу, словно впервые видели и, шумно ее обсуждая, зашли в цех. Джуля осталась, виляя хвостом и нюхая землю.
Ее не выпускали наружу. Собаке безумно хотелось побегать без оглядки на тесноту, отпустить себя в быстром и свободном движении. От избытка энергии иногда находило исступление: она кружила по маленькой территории стремительными скачками и на все попытки людей остановить этот безумный бег, выпучив глаза, клацала пастью. Бег по двору оканчивался неприятными столкновениями со стенами, воротами и забором. Ныли растущие кости… Когда буйство стихало, возвращалось дружелюбие, Джуля как ни в чем не бывало искала ласки. Доверительно льнула мордой к людям и совершенно не боялась новых лиц – подскакивала, знакомясь с запахами. В глазах светилось одно большое радостное ожидание.
Конец ознакомительного фрагмента.
