Когда я впервые понял, что полагаться на деда не стоит, мне было восемь лет. Это произошло в тот самый момент, когда он не пришел забрать меня из школы домой.
Увели Гошу – моего приятеля, который потом, на многие годы остался моим лучшим другом. Увели Катю, которую я ненавидел всем сердцем в школе, и каждому взгляду которой так искренне радовался позже, уже во взрослой жизни. Увели даже Мишу с Ваней, чьи родители, в принципе, редко приходили за своими чадами, и ребята каждый день шли домой сами. Не забрали только меня.
– Где дедушка, Саш?
Я молчал и глупо смотрел на учительницу, а глаза немного наливались слезами от обиды за пропущенный мультик, который начинался как раз к моему возвращению из школы.
– Я не знаю.
Как позже выяснилось, дедушка неожиданно запил, не успев предупредить моих родителей, чтобы они сами справились с несложной задачей – привести меня домой.
Учительница раздраженно, но все же заботливо отвела меня обратно в класс, где усадила за первую парту и предложила подождать «еще немного». Сколько будет длиться это «еще немного», она не сказала, хотя ответ на этот вопрос я очень ждал именно от нее.
Чувствуя всепоглощающую тоску по неувиденному мультфильму, который – я знал – уже начинался в телевизорах всех других детей, я наблюдал небо прохладного октябрьского вечера через густо расставленные растения на подоконнике класса. Растения имели странные и трудные для памяти названия, которые были написаны на табличках перед горшками, что наводило на меня еще больше уныния.
За непривычной для меня первой партой я вдруг осознал, что сижу как раз на месте Кати, которая пару дней назад наябедничала на меня родителям, и те сделали мне выговор за ее сломанные очки. К моему букету эмоций добавилось еще и отвращение – и я быстро перебрался на свое законное место на третьей парте во втором ряду, полностью лишив себя вида из окна.
Уроки делать не хотелось, впрочем, как и дальше ждать деда, который явно уже не собирался за мной приходить.
Смирившись с пропущенным сериалом, я начал воображать, что вдруг в класс зашли родители Кати, подсели рядом и, погладив меня по голове, сказали, что вовсе не сердятся и все прекрасно понимают. А чтобы загладить свою вину, они сейчас отведут меня домой, ведь мой дед, так искренне защищавший меня перед Катиными родителями, запомнился им вразумительным и весьма интеллигентным человеком, с которым они были бы готовы подружиться. А еще они обязательно помогут мне одеться и, конечно, завяжут мои шнурки, но я ни в коем случае не должен беспокоиться, ведь дело житейское, а я еще маленький. А когда мы будем идти домой, они мне скажут, что записали мой сериал. И что дома вместе с дедом сидит Катя, пьет кока-колу и ждет меня, уже заранее завязав длинный хвост, за который я смог бы ее дернуть…
Дверь все-таки открылась, но вместо двух давно женатых людей появилась одна моя учительница, так грубо разрушившая все мои воздушные замки. Вздохнув, она посмотрела на меня:
– Собирайся.
– А знаешь, что было дальше? – спросил я у деда, заваривая лапшу быстрого приготовления в его неизменную мисочку с черным орнаментом, – дальше моей учительнице пришлось вести меня домой, потому что ты был не в адеквате.
– Сделай громче, – дед смотрел сквозь меня, якобы пытаясь разглядеть, что в этот момент показывали по телевизору, который я загородил, чтобы завладеть его вниманием.
Я положил пульт рядом с ним и молча ушел из кухни.
Проблема деда заключалась в том, что он, по сути, остался один. Моя же проблема заключалась в том, что я понимал, что тоже останусь один, повторяя его судьбу, и от этого вся последующая жизнь представлялась мне еще более сложной. Увы, я постоянно пытался разглядеть в нем те чувства, которые на самом деле были чужды мне самому – понимание и родственная любовь.
Нехотя признавая, что мы схожи характерами, в какой-то момент я понял, что практически ничего о нем не знал.
В моем детстве мы долго жили с ним вдвоем в стенах однокомнатной квартиры, я изучил его привычки, и точно определял, когда он хотел выпить пива, а по интонациям в его голосе понимал, сколько именно бутылок он выпьет за этот вечер.
Я прекрасно знал, на каком боку он спит. Я привык не волноваться, когда по ночам мне казалось, что он перестает дышать.
Я научился подбирать нужные обещания, которые обязательно исполню после наших прогулок в парке, чтобы он купил мне пончиков или мороженого. А иногда – сладкой ваты или печенья, в зависимости от того, кто арендовал торговые площадки парка в тот или иной теплый месяц моего детства.
И все же это был чужой мне человек, о мыслях и чувствах которого я имел лишь смутное представление по тихим крикам моей матери, когда она к нам приезжала. В разговорах эти двое чужих людей всегда понижали тон, когда речь заходила обо мне. Урывками до меня доносилось то, что она очень эмоционально, но очень тихо говорила деду:
– Хватит растить ребенка в гадюшнике!
