– Грядёт беда… – прохрипела седовласая старуха со смуглым сморщенным лицом, похожим на печёное яблоко. Беззубым ртом она причмокнула деревянную трубку и смачно затянулась. Через секунду из её ноздрей вырвались две тонкие струйки голубого дыма. Словно пара дрессированных змей, они начали танцевать в воздухе, обвивая друг друга. Женщина прищурилась и добавила: – Дэвэ'л-да'д (Господь-отец) знает, я не вру!
– Да'е (мама), не говори ерунды. Ты уже две недели предрекаешь несчастья, а между тем наши дела как никогда идут в гору. Вчера я выручила пятьдесят санаку'нов (золотых) за наши настойки.
– Богдана, мой дар меня никогда не подводил! – старуха подняла кривой указательный палец. Джофранка была тощей и костлявой. Её тело давно иссохло и было похоже на древнюю мумию. Длинные косы спутались в колтуны и больше походили на птичье гнездо, чем на волосы. Никто из табора не решался сказать, сколько ей было лет, но кое-кто поговаривал, что больше ста.
Старуха отложила трубку и потянулась к колоде таро. Её длинные пальцы с острыми ногтями, словно цепкие лапы ворона, схватили засаленные карты и принялись тасовать. Когда Джофранка брала в руки таро, она менялась: её тусклые глаза озарялись светом, плечи расправлялись, а глубокие складки на лице загадочным образом исчезали.
В детстве Богдане казалось, что Джофранка только притворяется старой. Что под её морщинами, как прекрасная фреска под слоями столетней штукатурки, живёт молодая и красивая девушка.
Джофранка никогда не рассказывала о прошлом, но в таборе говорили, что один Бог знает, сколько невзгод выпало на её долю. Сколько раз её – цыганку, торгующую лечебными снадобьями – подозревали в колдовстве и хотели сжечь на костре, но она чудом избегала смерти.
Страдала Джофранка не только из-за своего происхождения и ремесла. Чарующая красота цыганки в прошлом была её главным проклятием. Друзья называли её «ляля» (красавица), враги презрительно шипели «шувани» (ведьма)! Её тонкую талию можно было обхватить ладонями, а чёрные толстые косы были такими длинными, что строптивая цыганка часто использовала их как хлысты. В её миндалевидных глазах танцевали языки пламени, когда Джофранка злилась или была особенно счастлива.
Притягательная внешность и особый дар врачевания могли сделать из неё королеву, родись Джофранка в другое время и в другом месте. Но она была простой цыганкой – дочерью палящего солнца и свободного ветра. Все её достоинства и таланты оборачивались против неё, ибо завистливые люди приписывали им дьявольское происхождение.
Её смуглая кожа не знала крема и пудры, а сбитые, мозолистые ноги никогда не видели обуви. Вся её жизнь была большой пыльной дорогой. Их табор кочевал из места в место, гонимый то разбойниками, то служителями церкви. В своей навьюченной повозке Джофранка всегда оставалась одна, пока однажды, шестнадцать лет назад, их табор не остановился в столице Восточного королевства.
Начало весны по традиции с широким размахом отмечалось в Суриме. Все улицы города были украшены цветами и яркими лентами. В тот год жители с нетерпением ожидали трёх событий: дня весеннего равноденствия, возвращения с войны принца Янко и рождения его наследника.
Праздничным вечером сотни людей допоздна танцевали на центральной площади. Джофранка сидела в стороне и, подпевая танцующим, плела венок, как вдруг среди громкоголосого пения, звона бубнов, бренчания гитар, металлического лязганья золотых бус и браслетов ей почудился детский плач. Старуха тут же затаила дыхание и прислушалась. Кто-то мог принять этот звук за мяуканье мартовского кота, но Джофранка поняла – это ребёнок. Несмотря на кажущуюся слабость и дряхлость, она с ловкостью лисицы пробиралась сквозь ликующую толпу.Когда же ночная мгла и шум ликующей толпы проглатывали тонкий след, по которому шла цыганка, Джофранка останавливалась и, вскидывая вверх растопыренную костлявую кисть правой руки, вся обращалась в слух. Её ноздри жадно втягивали сырой ночной воздух, глаза напряжённо вглядывались в темноту. Отыскав потерянную нить, старуха вновь устремлялась в нужную сторону, приговаривая: «Мэ тут шунэ'са! Мэ ява' ( Я тебя слышу, я иду)».
Подкидыши не были редкостью в таборе. Люди часто оставляли детей около постоя цыган. Обнаружив найдёныша, никто не спрашивал, откуда он взялся и где его родители. Любая крошка, оказавшаяся в таборе, становилась ромалом.
Розовощёкая белокурая малышка, лежащая в плетёной корзине около повозки, была похожа на ангела. Старуха провела костяшками пальцев по лицу малютки и, подняв к небу глаза, прохрипела:
– Наис! Мэ бахтелы' (Спасибо! Я счастлива)!
На другой день Богдана, что означало «данная Богом», сладко спала в повозке Джофранки, когда табор двинулся дальше. Много дорог исколесили цыгане за прошедшие годы и вот они снова у стен Сурима, как и шестнадцать лет назад.
Джофранка разложила карты таро на столе и крикнула:
– Богдана, дыкхэ'с ада (видишь это)? – старуха ткнула ногтем в пожелтевшую картинку.
– Восемь мечей, – спокойно сказала Богдана. – И что?
– Ты не хуже меня знаешь, что это значит, – прохрипела старуха.
